| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск первый
Лавиния Мятлева
ЗАПОЗДАЛОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ КНЯГИНИ ВОЛКОНСКОЙ В СИБИРЬ
Страница 4 из 4
Финал романа. – Полгода тянется пытка ожидания – весь Петербург гадает, какова будет судьба бунтовщиков. В этой связи, что касается Каховского, Герцен пишет: «Единственное милосердие оказал Николай Павлович своему подданному Петру Каховскому – не пролил его крови (как просил Милорадович! – авт.), предав казни с пролитием крови не сопряженной…».
Софья Михайловна Салтыкова, прослышав об аресте Каховского, встревожена весьма. Но она уже замужем. За другом Пушкина, за поэтом Дельвигом. Приятельнице она пишет: «Это не пылкая страсть, какую я чувствовала к Каховскому. Что привязывает меня к Дельвигу – это чистая привязанность, спокойствие, восхищение, что-то неземное». Хоть и опечаленная судьбой былого пылкого возлюбленного, Софья Михайловна весьма по земному радуется своему новому положению: «У нас очаровательная квартира, небольшая, но удобная; веселая и красиво меблированная. Я не дождусь, когда буду в ней с моим Антошей (Дельвигом, - авт.), моим ангелом-хранителем» – пишет она.
В это же время иные строки пишутся в казематах Петропавловской крепости. В виде ответа на вопросы Следственной Комиссии, Каховский заявляет: «На примере испанского короля Фердинанда Седьмого и его вероломства к революционеру Риего, спасшему королю жизнь, очевидно, что с царями народам делать договор нельзя… Одинаковое чувство объединяет все народы Европы и сколь не утеснено оно, подавить его невозможно. Сжатый порох сильнее действует. И пока будут люди, будет и желание свободы».
Трудное же положение было у Софьи Салтыковой! Выбор ей представился нелегкий. Дельвиг был живительным, но мирным родником. Каховский – водопадом. Софья Салтыкова, по свидетельству современников, - «очень добрая женщина, очень миловидная, симпатичная, прекрасно образованная, но чрезвычайно вспыльчивая, так что часто делала такие сцены своему мужу, что их можно было выносить только при его хладнокровии». Так что не зря, видно, выбрала она живительный и мирный родник.
Впрочем, иного выхода у нее и не было. Ее отец никогда не согласился бы принять в свой дом Каховского. Михаил Александрович Салтыков принадлежал к высшим общественным кругам, – был адъютантом князя Потемкина, попечителем Казанского университета, а затем и Сенатором.
Как видим, девица Салтыкова оказалась благоразумной, выбрав барона Антона Антоновича Дельвига, однокашника и одного из ближайших друзей Пушкина. Он был ленив и романтичен, писал стихи – в 1814 году «Вестник Европы» опубликовал стихи 16-летнего патриота Дельвига «На взятие Парижа».
Кончив курс лицея, Антон Антонович служил в департаменте горных и соляных дел, затем в Министерстве финансов. Весьма чувствительный поэт, он был и добросовестнейшим чиновником. «Делал карьеру», все как положено. С 1821-1825 гг. был помощником библиотекаря Ивана Андреевича Крылова в императорской Публичной библиотеке и служил до безвременной своей кончины в 1831 году.
И, выходит, что в 1825 г., когда он женился на Софье Михайловне, Дельвиг был не только надежен, но даже знаменит. Его нередко печатали в альманахах двадцатых годов. Теперь у Дельвигов – литературный салон. Пушкин, Жуковский, Баратынский, Плетнев, Языков – его завсегдатаи. Впечатлительный и сентиментальный, Дельвиг, тем не менее, - вполне деловой человек. С 1825 по 1832 гг., вместе с О. Сомовым выпустил восемь книжек альманаха «Северные цветы», в 1829-1830 – две книжки «Подснежника». А в 1830 году Дельвиг даже предпринял издание газеты… Ленивый баловень писал романсы – по воспоминаниям весьма близкой к этому кругу А.О. Смирновой, на его слова «Только узнал я тебя» уже знаменитый тогда композитор Глинка сочинил музыку.
Даже причиной ранней смерти Дельвига послужила его чрезмерная чувствительность. О чем узнаем из известных дневниковых записей цензора, высокопоставленного чиновника по делам печати А.В. Никитенко, которого впоследствии легкомысленно отнесли к так называемым «реакционерам», тогда как он был всего лишь «дитя своего времени и своей среды».
В 1831 году Никитенко всего 28 лет. Он наблюдателен, остро реагирует на малейшую несправедливость. О будущих зигзагах своей достаточно стремительной карьеры еще ведать не ведает, и с средины 1831 года записывает: «Барон А.А. Дельвиг умер после четырехдневной болезни. Новое доказательство ничтожества человеческого. Ему было тридцать три года. Он был, кажется, крепкого, цветущего здоровья. Я не так давно с ним познакомился и был им очарован. О нем все сожалеют, как о человеке благородном».
И через несколько дней: «Публика в ранней кончине барона Дельвига обвиняет Бенкендорфа, который за помещение в литературной газете четверостишия Казимира Делавиня назвал Дельвига в глаза почти якобинцем и дал ему почувствовать, что правительство следит за ним.
Засим и «Литературную газету запрещено было ему издавать. Это поразило человека благородного и чувствительного и ускорило развитие болезни, которая, может быть, давно в нем зрела».
За приведенными краткими строками Никитенко кроется настоящий политический скандал. Дело в том, что стихи Делавиня, напечатанные в Литературной газете (1830, № 61 от 28 октября) сопровождались заметкой: «Вот новые четыре стиха Казимира Делавиня на памятник, который в Париже предполагают воздвигнуть жертвам 27-го, 28-го и 29-го июля» (т. е. жертвам Июльской революции – авт.). Бенкендорф запросил, кто прислал стихи, и куда глядела цензура, позволив напечатать строки «коих содержание, мягко сказать, неприлично и может служить поводом к различным неблаговидным толкам и суждениям». Несмотря на всеобщее убеждение, что в стихах ничего противозаконного не было обнаружено, Бенкендорф вызвал Дельвига к себе в кабинет в сопровождении жандарма. В своих записках племянник «милого Антоши», А.И. Дельвиг, рассказывает, что Бенкендорф самым грубым образом спросил А.А.: «Что ты опять печатаешь недозволенное?». «Выражение «ты», вместо общеупотребительного «вы» не могло с самого начала этой сцены не подействовать весьма неприятно на Дельвига…». К тому же Бенкендорф добавил: «что Дельвига, Пушкина и Вяземского ужо упрячет, если не теперь, то вскоре в Сибирь». Этот рассказ можно прочесть в воспоминаниях А.И. Дельвига, «Полвека русской жизни», т. I. «Academia», 1930 г.
Как звучало злосчастное четверостишие, погубившее Дельвига? В подстрочном переводе: «Франция, назови мне их имена! Я не вижу их на этом надгробном памятнике. Они так быстро победили, что ты стала свободна раньше, чем узнала их».
Если столь, в общем, безобидные стихи вызвали такую бурю, то какова же должна была быть реакция Следственного Комитета на приведенные выше дерзкие строки, написанные Каховским в Петропавловской крепости…
Итак, счастье девицы Салтыковой оказалось непродолжительным. Участь стремительного водопада – Каховского, закономерна – поскольку поединок с властью всегда игра со смертью. Но обреченным оказался и «нежный ручеек», неосмотрительно пересекшийся с неисповедимыми тропами власти предержащей…
Никитенко в рассуждении о либерализме пишет: «Ведь и барон (А.А. – авт.) Дельвиг, человек слишком ленивый, чтобы быть деятельным либералом, был же обвинен в неблагонамеренном духе».
Впрочем, если учесть сцены, которые разыгрывались в семье Дельвигов, была ли вообще счастлива благоразумная Софья Михайловна, к которой Дельвиг некогда адресовал нежнейшие строки: «Когда, душа, просилась ты погибнуть иль любить»… - конечно же, в истоках их романа…
Стоит год 1831. И Каховскому до всего этого уже давно нет дела. Не повезло ему, не повезло в любви. И всего лишь потому, что никто не дал себе труда в то время поинтересоваться его родословной. «Безродность» его была весьма спорной. Например, все тот же не раз поминаемый нами Никитенко, который в начале своей карьеры преподавал в Смольном институте благородных девиц, упоминает, что на одном из выпусков награждены были две девицы Каховские, одна из коих даже получила шифр из рук вдовствующей императрицы Марии Федоровны. А гораздо раньше, в 1794 году, уже упомянутый выше граф Каховский выручил известного остзейского генерала Карла Багговута при поражении русских войск под Варшавой и помог вывести их из окружения, - к фамилии Багговута мы еще вернемся.
Впрочем, справедливости ради, судьба одарила Каховского в последние месяцы жизни «романтической компенсацией». Известно, что на свидании со своим супругом, жена Кондратия Рылеева рассказала ему, что у Каховского завязался роман с дочерью коменданта крепости Подушкина, Аделаидой Егоровной, весьма зрелого возраста.
Окно камеры Каховского выходило прямо напротив окон квартиры плац-майора Подушкина. Видно, Каховский был-таки наделен неким байроническим обаянием, коли девица Подушкина в него влюбилась. Не обладая особо острым зрением, узник не мог разглядеть издалека ее увядающего лица, но ее розовые, голубые, воздушные платья, мелькавшие в окне, вносили луч света в его ожесточение. Похоже, он полюбил ее, как мог полюбить Дон Кихот Дульсинею Тобосскую, наделяя примысленными в одиночестве достоинствами.
Она посылала ему книги, и он читал без устали. Встречаясь в коридоре с товарищами по несчастью, - не здоровался и чурался их. Продолжал ненавидеть. В камере читал и перечитывал «Божественную комедию» - итальянский немного знал, поскольку побывал в Италии, в походах. А девица Подушкина, сидя у окна и поигрывая на гитаре, пела распространенный в крепости романс:
Он, сидя в башне за стенами,
Лишен там, бедненький, всего.
Жалеть бы стали вы и сами,
Когда б увидели его!
Вот и все везение Каховского в любви…
Еще менее повезло Каховскому в дружбе. Известно, например, из воспоминаний Николая Бестужева, который вообще относился к безвестному армейцу достаточно прохладно, что утром 14 декабря Каховский побывал у Рылеева, после чего последний сообщил Бестужеву, что Каховский «дал нам с твоим братом Александром слово об исполнении своего обещания, а мы сказали ему, на всякий случай, что с сей поры мы его не знаем, и он нас не знает, и чтобы он делал свое дело, как умеет».
И это говорил Рылеев, который по первости собирался встать на Сенатской площади в ряды солдат, во фраке с сумою через плечо и с ружьем в руках – тоже из воспоминаний Бестужева. Но когда последний с удивлением и раздражением прервал его, Рылеев ответил: «Да, а, может быть, надену русский кафтан, чтобы сроднить солдата с поселянином в первом действии их взаимной свободы.
Бестужев удивился еще больше и возразил: «Я тебе это не советую. Русский солдат не понимает этих тонкостей патриотизма, и ты скорее подвергнешься опасности от удара прикладом, нежели сочувствию к твоему благородному, но неуместному поступку. К чему этот маскарад? Время национальной гвардии еще не настало». В ответ Рылеев, задумавшись: «В самом деле, это слишком романтически – итак, просто, без излишеств, без затей…».
Перед нами два участника декабрьского восстания 1825 года. Столь разные. Вскоре их профили окажутся по соседству на памятной медали после их казни. Рылеев – думает о том, как будет выглядеть и в какой одежде наиболее впечатлит восставших на Сенатской площади. Каховский – решил, что «кровь будет», и что именно он возьмет на себя задуманное цареубийство. Могли ли они сблизиться и понять друг друга? Отсюда, очевидно, рассказанное Бестужевым «мы его не знаем, и он нас не знает, и чтобы он делал свое дело, как умеет».
Значило ли это, что «опасное знакомство» с Каховским должно скрываться в целях конспирации? Или, что «убийца» Каховский уже не достоин тесного общения со всеми остальными – светлыми, чистыми, романтичными…
Так или иначе, 13 июля 1826 года пятеро храбрецов, мечтателей и мыслителей, дерзновением опередивших наиболее прогрессивных представителей своей касты, стояли на пороге небытия, отрешенные от титулов, чинов, побед, гордыни, слабостей, пристрастий и тщеславия. Что отъединяло от Каховского других четырех героев даже в эту роковую минуту? Неужели же непричастность к их замкнутому кругу, многожды связанному узами родства, общих пансионов, полковых и сословных традиций и воспоминаний? То, что для Каховского, быть может, 14 декабря решался не внутрисословный спор, а рушились веками устоявшиеся преграды? То, что жертвой его выстрела пал именно «милейший человек», «кумир солдат»Милорадович? Или то, что сделанный выстрел и пролитая кровь, не на войне, не на дуэли, создавали казус для введения в обиход смертной казни, отмененной для дворян чуть не со времен Елизаветы Петровны?
Руки не подают человеку, с запятнанной честью. Руки не подают убийце. Неужели даже Пестель мог рассматривать выстрел Каховского как убийство, тем более, что Следственной Комиссии так и не удалось точно установить, погиб ли Милорадович именно от этого выстрела? Неужели эти четверо – декабристов, героев – до последней минуты не простили Каховскому, что он нарушил раз навсегда усвоенные сословные «правила игры» касты избранных?
Молчат антично-спокойные профили на медальоне первого номера «Полярной Звезды». Ничего и никогда не расскажут о последнем нерешенном споре – этическом, сословном, идейном? – с нищим армейцем Каховским…
* * *
Федорович и... Кузедеевская церковь. - Когда этот очерк уже был закончен, новые сведения и имена, связанные с декабрьскими событиями, всплыли весьма неожиданно… в связи с сибирской церквушкой в предалеком селе Кузедееве.
В записках приближенных к Николаю Павловичу от 13 и 14 декабря 1825 года часто встречается некий «Федорович». О нем мы расскажем подробнее ниже. Пока же знаем, что он, флигель-адъютант, служит Николаю Павловичу едва ли не камердинером, подносит ему все, что нужно для бритья, уговаривает позавтракать и приносит привычный кофе со сливками на тартинках.
Это он, в утро, решающее для трона России, а, возможно, и для жизни Николая, затягивает его в лосины, и подает мундир. И он же приготовляет на всякий случай экипажи для царской семьи - вдруг придется бежать из дворца обеим императрицам, матери и жене, вместе с наследником, маленьким Сашей, будущим Александром Вторым.
С ним украдкой советуется Николай: может, и ему тоже – в экипаж? И тот лишь твердит: «Я думаю, что жизнь Вашего Величества…» и Николай понимает, что сейчас никто ничего посоветовать ему не может, ругает Федоровича и мчится к Сенатской площади.
Но вот кончился страшный день. Николай не спит всю ночь, чашку за чашкой пьет черный кофе. Ожидает доставленных во дворец для допросов. Верный Федорович, немного «играя в лакея», чтобы насмешить, несет на трех пальцах поднос с кофейником.
Мережковский так реконструирует эту сцену в ожидании допроса Трубецкого:
- Вы бы поспали, Ваше Величество…
- Нет, Федорович, не до сна.
- Вторую ночь не спите. Этак заболеть можно.
- Ну, что ж, заболею – свалюсь. А пока еще ноги таскают, держаться надо.
Как потом выяснилось, «Федорович», то есть будущий Министр Двора Владимир Федорович Адлерберг, находился близ Николая до конца его дней и потом служил его сыну Александру Второму, с трудом пытаясь приноровиться к новым нравам и новым веяниям.
Хорош ли был, иль плох, – судить читателю.
«За рекою, за туманами» – так назвала я в конце 80-х годов небольшой очерк о селе Кузедееве, куда мы с телевизионным фотокором прибыли, чтобы посетить цех художественной резьбы по дереву при местной фабрике детских игрушек. Цех славился своими «медведями», а «медвежьим кудесником» оказался некий Степан Андреевич Калмыков, с которым мы впоследствии приятельствовали чуть не до 1992 года. Открытки с изображением его медвежат издавали в Японии, куда занятные кузедеевские зверушки попадали как сувениры, даренные разным заморским гостям Кузбасса.
Тогда в «фокусе внимания» стояли вопросы народных промыслов, что и привело нас ранним сентябрьским утром к реке Кондоме – через нее на «карбасе» на тот берег (тогда моста еще не было) и прямо-прямо по дорожке, сквозь все село – к фабрике. Никогда не забуду это утро. Бывают же такие волшебные мгновения, когда ощущаешь – это никогда больше не повторится. Над рекой розоватой мглой еще стелился легкий туман, солнце едва золотило верхушки деревьев, мы ступали по багряно-охристому ковру – уже начался листопад…
Конечно же, побывав в цеху, мы отправились искать церковь. В ту пору такие посещения никак не входили в наши задачи ни по какой линии – ни газеты, ни телевидения, как не входили и позднее по линии Общества охраны памятников истории и культуры, где мне тоже довелось работать, но мы с Виктором Дмитриевичем Сергеевым, похоже, были единодушны в своем пристрастии повсюду поглядеть – в каком состоянии оказались церкви…
Откроем скобку: в 1997-м году в книге «Плач золотых звонниц» мы с В.В. Тогулевым опубликовали немало документов, касающихся увиденных нами в те годы церквей и их печальной участи, в том числе и кузедеевской.
Маленькая кузедеевская церковь в то утро выглядела как-то особенно трогательно в своей скромности – уж не знаю почему, настолько она запомнилась, что много позже, после постигшей меня горькой утраты в 1984 году, о ней подумала. И в начале 90-х, вновь побывав в Кузедеево, - уже в который раз! – принесла прекрасный напрестольный крест в дар церкви в память об Ю.А. Кушникове. Крест подарила мне свекровь, дочь и внучка священника, сумевшая его сберечь в сумбуре исторических изломов. В моем понимании этот крест был как бы связующим звеном между поколениями и двумя веками - XIX и XX-м, и это казалось мне важным, потому что «зачин церкви» в подготовленном мною в то время списке памятников истории и культуры значился 60-ми годами XIX века.
Больше о ней ничего не знала. Прошло десять лет. У меня на столе оказался бесценный архив, собранный многолетне моим постоянным сотоварищем по перу В.В. Тогулевым, и вдруг там – клировая ведомость, где о Кузедеевской церкви сказано если не все, то очень многое. Не стану пересказывать ее – похоже, интересно привести эту клировую ведомость в целом; заполнена она в 1915-м году, когда церковь называлась еще Иоанно-Предтеченской. Через несколько лет она будет истреблена новой властью, а храм в Кузедееве восстановленный позднее, станет носить имя Святителя Пантелеймона.
«Из ведомости о церкви Иоанно-Предтеченской, состоящей благочиния № 14 Кузнецкого уезда Томской епархии в селе Аилокузедеевском:
…Церковь построена в 1861 году на окладные суммы Алтайской духовной Миссии, преимущественно же на пожертвования Преосвященнейшего Парфения, епископа Томского, и графини М. Адлеберг. Плана на оную нет.
… Зданием деревянная, на каменном фундаменте, с таковою же колокольнею особою, не очень крепка, покрыта тесом. Церковь застрахована.
… Престол в ней один во имя Пророка Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. Празднуется 7-го января.
… Утварью достаточна: священнических облачений 7, диаконских 1, потиров с принадлежностями 1, напрестольных евангелий 3, из них одно ветхое, крестов 4, между последними древних и замечательных чем-либо нет.
… По штату при ней положены: один священник и один псаломщик.
…Жалованья положено: священнику 300 руб., псаломщику 100 руб.
… Кружечных доходов за 1915 год получено 540 руб.
… Земли при церкви состоит в расстоянии 3-х верст от церкви всего 99 десятин.
… Качество церковной земли: покрыта лесом.
… Средний доход, ею приносимый:
землею причт лишь пользуется для своей надобности:
дохода от земли причт не получает.
… Дома для священно- и церковно-служителей на церковной усадебной земле деревянные, построены на средства Алтайской Духовной Миссии в 1859 году и составляют собственность церкви. Дома причта застрахованы. Другие здания, принадлежащие церкви: церковная сторожка.
… Состояние домов: пришли в ветхость.
… Расстоянием сия церковь от Консистории в 456 верстах, от местного благочинного в селе Березовском в 86 верстах, от уездного города Кузнецка в 60 верстах, от почтовой станции в 60 верстах, почтовый адрес церкви: г. Кузнецк, чрез Кузедеевское Волостное Правление, село Аил-Кузедеевский.
… Ближайшие к сей церкви: в селе Калтан во имя Святителя и Чудотворца Николая, приписная к сей церкви в 24 верстах, и села Сары-Чумышского Троицкая в 40 верстах.
… Приписных к сей церкви церквей 1, часовен нет.
… Домов кладбищных и молитвенных домов, к сей церкви приписанных – молитвенных домов 2, домов кладбищных нет.
… Опись церковному имуществу заведена с 1858 года…
… Приходо-расходные книги о суммах свечной и церковной за шнуром и печатью Духовной Консистории даны 7-го февраля 1915 года, ведутся исправно, хранятся в целости.
… Копии с метрических книг хранятся в целости с 1870 года до 1891 года и с 1892 г. за исключением 1891 года, которых почему-то с издавна нет.
… В обыскной книге, выданной в 1913 году декабря 5 дня за шнуром и печатию 90 писанных листов, 210 неписанных.
… Исповедные росписи находятся в целости за 1870, 1890 и с 1892 года до сего года, за исключением, за 1871 г. и за последующие года включительно по 1891 год, которых нет в архиве по неизвестной причине.
… Книги, до церковного круга подлежащие, есть все, кроме месячных Миней.
В церковной библиотеке находится книг для чтения предназначенных 118 томов.
… Церковные деньги за ключом церковного старосты и печатию церковною. Неподвижной суммы состоит в кредитных учреждениях 218 рублей 12 коп., а билет находится в целости в церковном архиве.
… Имеющиеся в приходе школы церковные:
1) в с. Аило-Кузедеевском, открыта в 1891 г.,
2) в с. Калтане открыта в 1907 г.,
3) в деревне Кандалепе открыта в 1913 г. и
4) в деревне Кузедеевой Министерское одноклассное училище учреждено в 1906 году.
Церковная школа помещается в церковной сторожке, на содержание ее отпускается из сумм земского пособия учительнице из жалования 390 руб. В сем году в ней обучается 18 мальчиков, 11 девочек. В с. Калтан церковная школа помещается в церковной сторожке, на содержание ее отпускается из земского пособия учителю жалования 390 руб. В сем году в ней обучается 30 мальчиков, 12 девочек. В д. Кандалепе церковная школа помещается в квартире, откупленной обществом, на содержание ее отпускается из сумм земского пособия учительнице 330 руб. В сем году в ней обучается 23 мальчиков, 12 девочек. В д. Кузедеевой Министерское одноклассное училище, помещается в собственном здании, на содержание его отпускается из средств М. Н. П. учителю жалование. В сем году обучается в нем 42 мальчиков, 29 девочек.
… При церкви состоит старостою церковным крестьянин Матфей Григорьев Созонов, который должность свою проходит с 1908 года.
… Преосвященный в последний раз посетил приход в 1913 году…»
(сведения взяты из архивного дела: ГАТО, ф. 170 оп. 1, д. 4505, лл. 36-37).
И тут начинаются догадки. Мы только что читали в клировой ведомости, что первоначально Кузедеевская церковь была построена в 1861 году «на окладные суммы Алтайской Духовной Миссии, преимущественно же на пожертвования преосвященнейшего Парфения, епископа Томского, и графини М. Адлеберг».
Мы знаем, что в бытность Достоевского в Семипалатинске он узнал об известном русском путешественнике Петре Агееве, более знакомом под монашеским именем инока Парфения, который в 1851 г. пребывал в Томске. Труд его «Сказания о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле инока Парфения», изданный в 1856 году, имелся в библиотеке Достоевского и даже сопровождал его в поездках за границу. Имя Парфения встречается в заметках Достоевского в предварительных материалах к «Братьям Карамазовым».
Эти сведения приводит Ирина Стрелкова в своем эссе «Семипалатинские подробности» («Танцы в районном городе», М., 1988, с. 120-121).
Поиск. – Долголетнее общение с загадочными плетениями могучих древес дворянских родов сказалось тут же – сердце екнуло. Похожую фамилию графини встречала. Но – только похожую. И вообще, какая связь может быть между некоей графиней, Томским иноком и маленькой церковью в предалеком Кузедееве…
Первым делом – с полок снимаем пятитомное издание «Русские портреты XVIII и XIX вв.» (репринтное издание) Великого Князя Николая Михайловича Романова – ни с чем не сравнимый источник, не только иконографии, но и биографий персонажей, изображенных на портретах.
И – никакой М. Адлеберг. Зато – вдруг находим некую Юлию Федоровну Багговут, в браке Адлерберг (фамилия «Адлеберг» – конечно же, описка составителя клировой ведомости).
Что же это за загадочная Юлия Федоровна? К моменту начала поиска по слухам уже было известно, что упомянутую графиню звали Марией Васильевной. А супруга Юлии Федоровны зовут не Василием, а Федором.
Так что же нам известно о сей даме?
Юлия Федоровна родилась в 1760 году и умерла в 1839-м, происходит от остзейских дворян, родная сестра генерала Карла Федоровича Багговута, убитого под Тарутиным. Стоп! Это тот генерал, что вместе с неким графом Каховским участвовал в битве под Варшавой в 1794 году, где Россия потерпела поражение, а он геройски спас остаток войск. Каховский? – Но Каховский – это о декабристах, другая тема, с которой мы только что, казалось, расстались…
Итак, Юлия Федоровна 15 сентября 1786 года выходит замуж за вдовца, полковника Густава Фридриха, он же на русский лад – Федор Яковлевич Адлерберг, на двадцать лет старше ее, у которого от первого брака с ее же родственницей Анной-Марией Багговут уже было четверо сыновей.
Ф.Я. Адлерберг убит на Кавказе в 1794 году и главная воспитательница Великих Княжен Шарлотта Карловна Ливен (родная остзейская душа!) рекомендует вдову Адлерберг гувернанткой к своим питомицам. Почему-то она очень понравилась супруге Павла Первого, Марии Федоровне, и та в 1802 году назначает Юлию Федоровну начальницей Воспитательного Общества благородных девиц – будущий Смольный институт, поскольку как раз место освободилось – ушла прежняя начальница, Е.А. Пальменбах.
Уж как получилось, но «полковница Адлерберг», как ее называли, прочно утвердилась на этом месте на целых 37 лет, причем уже вдовствующая императрица Мария Федоровна настолько к ней привязалась, что при болезни «полковницы», как сказано в ее биографии, «лично исполняла ее обязанности». Далее в биографии «полковницы» поминается ее единственный сын Владимир Федорович Адлерберг (1792-1884), сверстник и товарищ по детским играм будущего императора Николая Павловича. Такое товарищество – подарок судьбы, и в 1847-м году Владимир Федорович получает графский титул, а с 1852 года занимает место Министра Императорского Двора – должность, обеспечивающую широчайшие полномочия в самых разных сферах, не только дворцового, но и всего государственного организма.
Поминается в биографии почтенной Юлии Федоровныи ее дочь, тоже Юлия Федоровна, бывшая в замужестве за графом Т.О. Барановым. Что до Юлии Федоровны старшей, то в 1835-м году император Николай Первый пожаловал ее в Кавалерственные Дамы ордена Екатерины первого класса.
Прожив долгую жизнь, Ю.Ф. Багговут-Адлерберг скончалась в 1839 году, причем современники пишут о ней: «Почтеннейшая старушка, редкая по уму и доброте сердца, нянчившая императора Николая, пользовалась всеобщей любовью и уважением». Все называли ее ласково «бабушкой», а жена императора, Александра Федоровна, писала ей по-немецки: «Liebes gutes Mutterchen», а также – «Ich umarme Sie herzlich, liebe бабушка» (что означает «любимая добрая мамочка», и «сердечно Вас обнимаю, дорогая бабушка»).
Все это прекрасно, но – как в игре, «холодно, холодно». Мария Васильевна, ау, как вас найти?…
Могла она быть, скажем, незаконной дочерью столь почтенной особы, как Юлия Федоровна? Конечно, нет. Тогда – снохой? Но обычно в биографиях, приведенных в названном издании, скрупулезно перечисляются не только сестры и братья каждой данной особы, но и все дети, а также жены и мужья детей. Здесь же мы узнаем лишь о замужестве дочери за графом Барановым. А единственный сын Владимир – разве не был женат?
Что ж, полистаем еще вечную помощницу, Энциклопедию Брокгауза и Ефрона. И – ура! Находим в томе первом: «Адлерберг – графы и дворяне». Приводятся родословная, чуть не с 1560 года, и вот он – Густав Фридрих, полковник, женатый на Ю.Ф. Багговут. «Он имел сыновей и между ними Владимира Федоровича (а вот и товарищ детских игр Николая Первого!)». И далее – длиннейший список достоинств и занимаемых должностей, «в 1817 году сделан адъютантом Великого Князя Николая Павловича, которому и был верным слугой», был в турецкой компании 1828 года (до того – участник Бородина в 1812 году), был директором канцелярии Военного Министерства, в 1841 году – главноуправляющий почт, причем «в его управление сделаны важные нововведения в почтовой администрации, в 1843 году возведен в генералы от инфантерии», а в 1852 году – Министр Двора, причем пост этот он занимали при Александре Втором до 1872 года, когда «по старости и немощи был освобожден от должности Министра с оставлением членом Государственного Совета». Умер в 1884 году в Петербурге. Таков, значит, славный карьерный путь «Федоровича». Повезло же ему на товарища детских игр…
И тут сюрприз: в самом конце деяний, как бы вскользь – «от брака с Марией Васильевной Нелидовой, бывшей фрейлиной Высочайшего Двора, он имел несколько сыновей», среди них граф Александр Владимирович (род. 1819 г.), близкий советник Александра Второго, которого сопровождал во все путешествия и выполнял самые деликатные поручения, а потом, сменив родителя, в 1872 году стал Министром Двора и Уделов, умер в 1889 г. за границей. Второй сын – граф Николай Владимирович, «бывший финляндским генерал-губернатором, ныне член Совета». Отметим это «ныне». Том первый названной Энциклопедии издан в 1890 году – однако же, как мало лет отделяют поколения друг от друга…
Но – почему так вскользь о Марии Васильевне? Все внимание уделено ее сыновьям, а она – лишь как «первопричина» их. Притом, что названа бывшей фрейлиной. Да еще урожденной Нелидовой. Задаемся вопросом: почему же свекровь, Юлия Федоровна Адлерберг, почтенная «liebe бабушка», о ней даже не поминает? Уж кому-кому, а доверенному лицу вдовствующей императрицы Марии Федоровны точно было известно, кто состоял во фрейлинах!
Далее, - если какой-либо деятель женат на особе родовитой и примечательной, в любом источнике приводятся и даты ее рождения, и дата вступления в брак. Этих дат мы не нашли. Но пытаемся сделать выводы: сын Александр родился у Марии Васильевны в 1819 году, надо полагать, было ей около двадцати. Так что самое время ей быть представленной ко двору, тем более она жена адъютанта Великого Князя Николая Павловича и сноха столь любимой при дворе Юлии Федоровны, gutes Mutterchin!
Стоп! Мало того, что в биографии последней – ни звука о существовании снохи, тем более о ее фрейлинстве, так еще оказалось, что Юлия Федоровна «умерла в глубокой старости на руках любимой племянницы А.А. Трубецкой (Анна Багговут, дочь брата Аркадия, в замужестве Трубецкая, - авт.)». Но почему же у смертного одра почтенной дамы не было ни дочери, ни снохи?
Судьба Марии Васильевны, похоже, полна умолчаний. Так может быть, фамилия Нелидова – корень зла? Род Нелидовых «выдал» немало фрейлин, и нередко вовсе не на радость царствующим императрицам. Может, - скандал, а потому умолчание?
Листаем источники. Конечно, множество страниц уделено той Нелидовой, которая сумела уверить супругу Павла Первого Марию Федоровну, что ее с Павлом связывает всего лишь платоническая и чисто духовная близость, и даже стать близкой приятельницей императрицы; меньше места – но все же! – отведено той Нелидовой, что недолго радовала Николая Первого, но – никакой Марии Васильевны!
Маленькое утешение в Брокгаузе-Ефроне. Оказывается, имелось аж пять ветвей разных Нелидовых. Родственные связи между коими к моменту издания установлены не полностью, так что, похоже, Мария Васильевна не из очень родовитых и, возможно, потому как бы ускользает от внимания сановитой свекрови…
Но нет – о Марье Васильевне никак не скажешь, что она из «худородных». Рожденная в 1800 году, она – племянница Александра Львовича Нарышкина, а это, казалось бы, уж очень и очень немало. Ведь мать Петра Первого – Наталья Кирилловна Нарышкина, и ее потомки настолько это не забывают, что во времена Екатерины Второй, когда она уже обуреваема сомнениями – кто наследник, неужели ненавистный Павел? – она делится своими горестями с гостившим у Нарышкиных Дидро, и почему-то Нарышкины срочно заказывают у придворного живописца-декоратора Доминико Жакомини «невиннейший» портрет для парадной опочивальни – это одновременно своего рода гостиная и некая «святая святых», куда допускаются лишь избранные и очень близкие. На портрете изображены дети Нарышкиных. Девочка пытается срисовать изображение мальчика – Павла Петровича, наследника, а брат, испепеляя взором непрезентабельный бюстик Павла с нарочито подчер-кнутым курносым носом, повелительно хватает за руку рисующую девочку: не спеши, наследник – вот он, я! Этот портрет долго бытовал в нашем доме, так что мы успели хорошо его изучить – он был изумительно красноречив. Поистине, - sapientium sat, «мудрому довольно», или кому следует, тот все поймет…
Впрочем, русские самодержцы, похоже, тоже не забывали о взрывоопасном родстве. Александр Первый осыпал милостями Александра Львовича Нарышкина, называл его «мой кузен» и одаривал орденами, осыпанными бриллиантами, которые Александр Львович, будучи весьма беспечным, сейчас же закладывал и полученное успевал прокутить.
Он же, Александр Павлович, царь всея Руси, состоял в долголетней связи с супругой Дмитрия Александровича Нарышкина, известной красавицей своего времени, Марией Антоновной, в которую был безумно влюблен также и ее племянник Лев Александрович. Все эти путаные амурные истории Нарышкинского клана при дворе обсуждались без добра и весь род слыл «каким-то неблагонадежным», хотя и обласканным сверх меры. К тому же Александра Нарышкина, несмотря на все царские милости, не без ехидства называли «шутом», так как он был весьма остер на язык и, вполне сознавая свои потомственные права, в которых, возможно, его с детства уверили родители, никак не стеснял себя почитанием чинов. Жена его, урожденная Синявина, тоже пользовалась слишком большим успехом, что опять же не добавляло блеска чести рода…
Никаких упоминаний, по какой линии была Мария Васильевна племянницей Александра Львовича, мы не нашли, разве что, по его великой ветрености, могла быть внебрачной дочерью его с какой-либо из Нелидовых второстепенной ветви. И тогда родство с Нарышкиными – невелики лавры.
Итак: Мария Васильевна не очень родовита, похоже, не очень любима в семье, мало почитаема свекровью. Каковы же были ее отношения с супругом? Может быть, корень небрежения к ней при упоминаниях о семье Адлерберг таится в несчастливом браке с Эдуард Фердинанд Вольдемаром, он же Владимир Федорович Адлерберг?
О, тут неоценимы сведения из воспоминаний Александры Осиповны Смирновой-Россет. Вот уж кто все и про всех знает в Петербурге, особенно же при дворе. Это из ее «Дневников и Воспоминаний» мы узнали не только год рождения Марии Васильевны и путаную сеть отношений в клане Нарышкиных, но и то, что у Александра Первого от Марии Антоновны, жены Димитрия Александровича Нарышкина, была внебрачная дочь Софья Дмитриевна, а это опять же мало что добавляло к почтенности семейства.
Что же думает о чете Адлерберг сама Александра Осиповна? Она пишет довольно часто о графине Юлии Федоровне Барановой, дочери «der liebste бабушка», они часто видятся. О ее снохе, Марии Васильевне, - А.О. Россет пишет всего один раз. Но как! Читаем: «Владимир Федорович Адлерберг был большой сердечкин… Он приезжал на санях за девицей Яхонтовой, очень хорошенькой кокеткой, становился на запятках и тут они менялись нежными взглядами и поцелуями под самым носом Марьи Васильевны, отвозили Яхонтову в Смольный и возвращались домой поздно. Начинались сцены, упреки, он сердился, она плакала и принимала валериану. Они жили на заднем дворе Аничкового дворца. Марья Васильевна все больше занималась детьми». Судя по тому, что А.О. называет сыновей Адлерберг Саша («умен, но не очень хорош собой») – это будущий верный слуга Александра Второго, и Никса (Николай Владимирович, который в 1890 году, как было сказано, еще здравствовал), это только начальные годы брака. Добавим: девица Яхонтова, очевидно, «смолянка», то есть воспитанница Смольного института, где в это время начальницей состоит графиня Ю.Ф. Баранова, то есть сестра Владимира Федоровича Адлерберга, которая не может не знать о поздних отлучках Яхонтовой и о ее связи с супругом Марии Васильевны, что, очевидно, не очень ее тревожит. Она не может также не знать, что, как пишет А.О. Россет, «Владимир Федорович влюбился в Ярцеву, а так как фрейлина – зелен виноград для флигель-адъютанта (стало быть, роман происходит в начале 20-х годов, - авт.), то и сделался поверенным ее сердечных тайн. Она призналась, что умирает по Александру Суворову и он (Адлерберг, - авт.) устроил эту свадьбу очень легко». Каково жилось Марии Васильевне при столь влюбчивом супруге и удачливом устроителе чужих свадеб, кто теперь скажет…
Но каким был в убеждениях и деяниях «Федорович», сей Вольдемар Адлерберг, «большой сердечкин»? Если верить дневникам цензора А.В. Никитенко, Адлерберг – человек весьма противоречивый. Причем в предвзятом отношении Никитенко к нему цензора никак не обвинишь, судя по тому, что Никитенко с большим чувством описывает похороны «почтенной бабушки», матери Адлерберга, на которых он сам присутствовал, поскольку к Юлии Федоровне старшей относился очень хорошо.
Например, как пишет Никитенко, В.Ф. в 1857 году входит в Комитет по освобождению крестьян. В 1859 году идут споры о пользе гласности. Царедворцы убеждают: гласность необходима. «Только у нас дурное направление», - парирует государь и Адлерберг ему вторит.
26 февраля 1859 года Никитенко пишет: «В Академию пришла бумага за подписью Министра Двора (Адлерберг, - авт.) с изъявлением царского неудовольствия по поводу шума в церкви (придворной, - авт.) при венчании Великой Княгини с принцем Баденским». Итак, приличное поведение в церкви регламентирует Адлерберг и Никитенко сетует: «возможно ли, что наше общество, высшее, образованное, до того забыло самые обыкновенные приличия и вынудило сделать себе наставления и замечания, как самому пошлому школьнику?»!
12 марта того же года. Изменения в составе Академии Наук. На сцене – наш старый знакомец по салону Карамзиных, бывший либерал, удачливый царедворец граф Блудов. Никитенко сокрушается: «Граф Блудов решительно ничего не сделал полезного для Академии… И надавал ей почетных членов вроде графа В. Ф. Адлерберга, Буткова и пр.».
После подписания Александром Вторым Положения о крестьянах – в Петербурге чуть ли не чрезвычайное положение.
Никитенко: «Вечером 18 февраля приехали во дворец оба графа Адлерберга, отец и сын, а также Сухозанет (тот самый, что 14 декабря 1825 г. велел обстрелять из пушек восставших, - авт.) и объявили, что они явились охранять особу царя и царское семейство. Надобно заметить, что все эти господа – самые упрямые и ярые противники освобождения крестьян… Они явились во дворец не с тем, чтобы положить за царя свои головы, а с тем, чтобы самим спрятаться». Названные господа ночь провели в Зимнем Дворце и лишь поздним утром разъехались по домам. А давно ли в 1857 году Владимир Федорович Адлерберг входил в Комитет по освобождению крестьян…
1861 год. Владимир Федорович, Министр Двора, начинает самодурствовать. Возможно, по преклонному возрасту. Никитенко пишет: Александр Второй представляет народу принцессу Дагмару, будущую жену будущего Александра Третьего. Народ, как обычно, рад зрелищу и «везде восторженно изъявлял царской фамилии свое участие в ее семейном торжестве, - пишет Никитенко 22 сентября, - а здесь самая образованная и высшая часть общества оказала ничем необъяснимые… холодность и равнодушие. Вот со стороны придворного управления настоящая медвежья услуга. Говорят, что Министр Двора (Адлерберг, - авт.) так распорядился!».
Чуть позже, в октябре Никитенко возмущается используемой всуе всевластностью губернаторов: «Ведь вот даже здесь, в столице, на днях Министр Императорского Двора (Адлерберг, - авт.) раскидал же письменные приказания в ложах и креслах театра, чтоб посетители не смели изъявлять своих чувств государю при его появлении с принцессою Дагмарою».
Очевидно, Владимир Федорович Адлерберг при новом государе все более теряет уверенность, лавирует, пытается угодить, но не знает, как…
И, наконец, скандал. 1873 год. 22 апреля, четверг. Никитенко: «Много толков о процессе Анучкина, и толков, конечно, не в пользу Адлерберга и проч… Такое явное неуважение к закону справедливости и праву собственности у нас редко бывает… Здесь поступлено в духе нынешних идей, столь ясно и определительно провозглашенных Бисмарком: «сила есть право». В поступке графа Адлерберга я нахожу некоторый род юмора: он хотел поглумиться над законом и поглумился без дальних околичностей».
А дело, разбиравшееся в Сенате, было таково: «титулярный советник Анучкин (возможно, ростовщик) получил из судебной палаты исполнительный лист для взыскания с графа Граббе пятнадцати тысяч рублей с процентами» и добился его ареста до выплаты денег. Но для этого надо было Граббе уволить с придворной службы. Министр Двора Адлерберг под разными предлогами в таком увольнении отказывал. И потому, несмотря на законность претензий Анучкина, Сенат ему отказал, иск отверг, открыто приняв сторону сановного должника. А если бы кто вздумал выражать свое удивление... на то у нас есть граф Шувалов с его прекрасным: «выслать административным порядком такого-то туда-то», - пишет Никитенко, - выходит, что Оксенштерн прав, сказав? «Самая нетрудная и пустая наука управлять людьми».
Но самодурство конца 60-х и начала 70-х – это уже после того 1861 года, когда достаточно незаметная, нигде не упоминаемая, многожды обманутая супругом, Мария Васильевна сделает свое «преимущественное пожертвование» на строительство Кузедеевской церкви. Что послужило причиной? – Возможно, искала утешения в благотворительности. Возможно, предалась глубоким религиозным размышлениям. Близка была к Алтайской духовной Миссии? Знавала миссионера Вербицкого? Была знакома с жителем Томска князем Костровым, связанным с Алтайской Миссией? Читала труды Томского путешественника, более известного под именем инока Парфения? Пока что – только вопросы. И – уверена, ответы будут найдены.
… А Кузедеевская церковь, пережив годы бурь и потрясений, стоит себе, жива-здоровехонька, за рекою, за туманами. Хоть и под другим названием, но близ места, освященного почти полтора века назад…
Кемерово – Москва – С.Петербург-
Иркутск. Ноябрь 2001 – июнь 2003гг.
|
|