| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск пятый
К 55-летию Никиты Данилова
Только истинные таланты зреют и мужают с летами...
Виссарион Григорьевич Белинский
Никита Данилов
МАША И ИНОПЛАНЕТЯНИН
(из нового романа)
Роман «Маша и Инопланетянин» – это, конечно, не образчик научно-фантастического жанра, как может показаться читателю (и критику) по его названию. Но это и не бесформенное, хаотичное сочинение, каким представляется некоторым критикам (и авторам) роман эпохи постмодернизма. Роман очень своеобразен, ярко современен и в то же время глубоко содержателен, причем одним их источников этой глубины является, несомненно, богатая литературная традиция. Отсюда потребность обратиться для его прочтения к ключу интертекстуализма.
Канву романа составляет повествование о реальных событиях недавнего прошлого и сегодняшнего дня; помеченное яркими мазками экзотики и преобладанием вымысла, оно рисует действительность в резко заострённых, максимально обобщенных чертах. Отсюда указанные критикой параллели с фольклором и Крянгэ, но и несомненная близость к Борхесу.
Однако вымысел Данилова, свидетельствуя о сугубо современном видении мира, работает, прежде всего, на уровне реалистической фантастики Гоголя или Достоевского. К этим авторам отсылает и глубинный смысл романа. Подобно им, автор ставит на современном, хорошо знакомом ему материале «последние вопросы бытия». И решает их с помощью интертекста.
Отсюда неизбежность сопоставления нового романа Никиты Данилова с «Мастером и Маргаритой» Булгакова. И – с одним из «прообразов» этого романа, «Фаустом» Гёте, в свою очередь восходящим к многовековой литературной традиции, но и порождающим – благодаря любовной интриге первой части – жанр романтической поэмы («Небо и земля» Байрона, «Демон» Лермонтова, «Лучафэр» Эминеску и др.).
Философия романа, резко отличающаяся по форме своей подачи от манеры большинства названных выше авторов, сосредоточена вокруг вопроса: quo vadis? – обращённого к человеку и – человечеству. Однако герой Данилова, выдающий себя за представителя иного, виртуального мирового пространства, не способен к постановке философских вопросов: его дискурс нелеп, запутан, невнятен. Это скорее Антифауст – продукт современного механического, обескровленного, обесчеловеченного мира.
Таким образом стирается традиционная грань между мирами: не только рассуждения Инопланетянина подозрительно напоминают мысли современного человека-автомата, самое его поведение – это, в конечном счёте, поведение дюжинного современного мужчины вроде бывшего мужа Маши или некоторых односельчан, образы которых всплывают в её воспоминаниях.
И всё же Инопланетянин – существо явно «потустороннее». Об этом свидетельствует не только его имя и загадочное появление на селе, но и его собственные туманные признания, в которых он выступает не просто как продукт, но и как представитель иного мира, выразитель его основных тенденций. Этим он напоминает уже не только гетева Мефистофеля или мильтонова Сатану, но и самого ... Духа святого?
Обнажая приём интертекстуальных заимствований, Н. Данилов использует всю гамму мотивов и образов фантастической литературы, вплоть до подписанного кровью договора и творимых героем «чудес», из которых главное – странная, «нездешняя» форма сексуального контакта с героиней, чреватого столь далеко идущими последствиями. Функции этих мотивов здесь решительно переосмыслены. Так, традиционный сатир является у Данилова в виде козы, дойка которой помогает описать причудливый, «механический» способ полового общения в «потустороннем» мире.
Странно-загадочный эпизод с козой, сам образ Маши и вся её судьба выводят на сцену другой ряд интертекстуальных связей, позволяющих более чётко поставить коренные вопросы романа. Это вопросы о любви, о семье и о будущем – человека и мира.
Если героини, послужившие прообразами Маши, – Маргарита, Тамара, Каталина – стремятся понять пришельца из иного мира, Маша даже не пытается этого сделать: Инопланетянин представляется ей существом явно абсурдным (как любой мужчина – напрашивается мысль, когда читаешь горькие страницы, описывающие судьбу Маши-жены). И всё же она проявляет к нему интерес, вскрывая тем самым своё родство прежде всего с обеими Маргаритами.
Правда, и Маша скорее Антимаргарита: это не столько женщина вообще, сколько современная женщина – обделённая любовью. Но в этом и заключается своеобразие созданного Даниловым образа. Проницательный читатель угадывает здесь другой источник, ещё более далёкий, изначальный – Библию. Откуда и имя героини и смысл заглавия: Маша, как хорошо известно (впрочем, наверное, только русским) – уменьшительное от Марии.
Роман восходит к Библии во всей своей проблематике. Но и в самом сюжете. В финале не познавшая любви Маша носит (как позволяет догадываться фантастическая ткань романа) ребёнка пришельца из иного мира. Мы стоим на пороге новой эпохи. Эпохи Духа святого? Или Бездуховности?
Этот вопрос, который пронизывает и всю поэзию Никиты Данилова, остаётся открытым, как это случается чаще всего в подлинно художественных произведениях. Но он поставлен, художественно и убедительно. Не только благодаря всем этим причудливо переплетающимся интертекстуальным вкраплениям, но и – прежде всего – благодаря тому, что изображённый в нём мир – сложный, противоречивый, прекрасный и ужасный, порою страшный – это мир подлинно земной, «живой жизни», противостоящей миру бездуховности, смерти.
Отталкивающееся от романтизма, видение автора осложнено печатью современной ступени познания мира и уровня развития человека. Традиционному толкованию антиномии земля – небо как мир плоти – мир духа или мир чувства – мир мысли, решительно противопоставлена сложная, внутренне противоречивая антиномия механический мир безжизненности-смерти – мир живой жизни.
В соответствии с традицией, элементы «живой жизни» – красота, любовь и добро – воплощены в природе и в прошлом. Это староверческое русское прошлое – поруганное, умершее – убитое? Но прекрасное именно своей традиционностью, укорененностью в земной жизни. И (поэтому?) ещё способное породить вечно – затаённо – стремящуюся к любви Машу. Перед нами не только Мария, но и Маргарита – так мы возвращаемся к параллели с Гете и Булгаковым.
Художественная ткань романа сложна, запутанна, сугубо фантастична. И очень своеобразна. Если это постмодернизм, то глубоко осмысленный, работающий. Порождающий подлинное искусство.
Елена Логиновская
- Но всё-таки, – повторила Маша, – зачем Вы сюда прибыли?
– Сказать - не сказать? – как бы раздумывал Инопланетянин, перекидывая из руки в руку свою дорожную сумку.
– Глядишь, – подумала Маша, – вот сейчас, перед уходом, он, даром что подвыпивши, мне и объяснится и попросит моей руки.
Инопланетянин кивнул в знак согласия и продолжал:
– Может быть, мне хотелось найти себе в этом путешествии подходящую пару. Но моё тело, а также и душа, устроены таким образом, что я не могу никого полюбить. А ведь столько раз пытался, – продолжал он своё признание, – так хотел привязаться к какому-нибудь живому существу или хоть к какой-нибудь вещи, и всё мимо! Слишком уж здесь шумно, слишком много возни в этом вашем мире. Здесь даже рыбы слишком болтливы... Столько шума, столько истерии!
Сказав это, Инопланетянин застегнул пуговицу на пиджаке и спустился в палисадник.
– Для чего засорять себе голову такими пустяками? Много ли разума может таиться в мозгу существа, состоящего из одного мяса.
– Скажите же всё-таки, зачем Вы к нам прибыли.
Маша чуть не плакала. Расставание с гостем, оказалось, причиняло ей боль. Она было уже почти совсем освоилась с его повадками и обычаями. Одиночество, которое источало, кажется, само его существо, было ей невероятно близко...
– Просто так, – проговорил гость из другой галактики. – У меня было что-то вроде уикенда, и так как я уже давно не отдыхал, я решил остановиться здесь. Воспользовался командировкой и немного свернул со своего пути... Просто мне захотелось во что бы то ни стало рассказать тебе историю Ипполита. В этом и была, по правде говоря, моя настоящая цель!
Гость направился было к воротам, но по дороге раздумал и вернулся. Маша решила, что он хочет попрощаться, поблагодарить её за пристанище, обнять её, по-отечески поцеловать в лоб и, конечно, оставить что-нибудь на память.
– Вы что-то забыли?
– У меня к тебе небольшая просьба, – сказал инопланетянин, приближаясь к ней.
– Пожалуйста! – ответила Маша, – чем я могу Вам помочь?
– Знаешь, я вынужден выполнить некоторые формальности... Как я тебе уже говорил, наш мир просто задыхается от бюрократии. Мне нужно... как бы это сказать... доказательство, что я здесь побывал...
– Можете взять отсюда всё, что захотите, – сказала Маша. – Что я должна сделать?
– Всего лишь расписаться. Вот тут... И, вытащив из нагрудного кармана что-то вроде пергамента, он протянул его, вместе с ручкой и чернильницей, Маше.
– Это моя командировка. Распишись вот под этим знаком, – предложил он ей.
Маша не успела даже как следует взглянуть на записку, ей показалось, что гость очень спешит. Она разглядела какой-то странный почерк, множество красных и синих цифр, треугольников, шестиугольников и линий, которые, казалось, кружили по бумаге, то и дело меняясь друг с другом местами и цветом. Инопланетянин указывал ей точку – не внизу, а вверху страницы, и жестом торопил поставить, наконец, свою подпись. Маша стояла в раздумье. Страх и сомнение снова закрались ей в душу. Вспомнились слова бабули... Но её правая рука двигалась, казалось, независимо от её воли. И женщина с удивлением увидела, что её подпись, тщательно выведенная пером, уже красуется на бумаге, сияя над всеми другими знаками.
– Правда, это всего лишь командировка? – спросила она, замирая от сомнений.
– А что же ещё? – несколько иронично ответил гость, посыпая подпись золой, которую он носил в коробочке, привязанной на шее.
Смешавшись с порошком, чернила вспыхнули, и Машину подпись охватило голубое пламя, испускающее удушливый дым.
– Откуда мне знать? – ответила Маша, наблюдая, как буквы, составляющие её имя, превращаются в дымящиеся цифры.
– Пустяки. Предрассудки.
– Что вы там насыпали? – спросила хозяйка, чувствуя, как её грудь снова сжимает коготь сомнения.
– А что мне сыпать? – подмигнул гость. – Золу, что же ещё? Это чтобы запись поскорее просохла, – ответил Инопланетянин, явно желая её успокоить.
– Какую такую золу? – по-прежнему глядя на него, как околдованная, ответила хозяйка.
– Имперскую золу, – жовиально произнёс инопланетянин. – Я это специально ради тебя устроил. Если б ты знала, чья она, ты бы запрыгала от радости.
– Чего это мне прыгать от радости, когда я вижу, что вы насыпали на мою подпись человечью золу?
– Ну и что? Если бы я другую насыпал, ты была бы спокойнее?
– Скажите мне хотя бы, чья она, – недовольно проворчала Маша.
– Отгадай! – потребовал посетитель, сделав важную мину.
– Наполеона? – сама не зная почему, спросила Маша.
– Да, здесь и Наполеон, но есть и другие. Здесь, в этом амулете, – все императоры мира, – важничал Инопланетянин.
Маша приписала его хвастливость многочисленным стаканчикам водки, выпитым этим утром. «Видать, хочет напоследок произвести на меня впечатление», – подумала она.
– Я ни на кого не собираюсь производить впечатление, – сказал гость как-то более по-человечески. – К чему мне это? Я сказал чистую правду...
– Какая честь! – воскликнула Маша иронически. – Ну а теперь, когда я подписала, чего вам ещё угодно?
– Есть ещё одна мелочь. Мне нужна и печать...
– Печати у меня нет. Идите в школу или в сельскую контору, – посоветовала она.
– И что же я там скажу? Что вот, мол, я прибыл из черт знает какой галактики и мне нужна их печать? Они меня за сумасшедшего примут... Но это бы ещё ничего, если б речь шла только обо мне. Я-то к этому привык. Но когда я вижу, что неприятности грозят и другим... Хуже нет – иметь дело с милицией, – закончил он.
Маша тоже подумала о возможных осложнениях. В самом деле, пойди гость в контору, и вещи тут же примут чёрт знает какой оборот. Сельский голова – человек настолько же подозрительный, насколько и непредсказуемый. Он, конечно, тут же позвонит в милицию и поднимет на ноги всю деревню. С милицией ведь шутки плохи! Маша вспомнила, сколько она пережила после исчезновения мужа и решилась сделать всё, что угодно, лишь бы ни она, ни гость не попали в переделку – ни здесь, ни там, в его мире.
– Ваши отпечатки пальцев могли бы заменить печать, – подсказал ей Инопланетянин. Это было впервые, что гость, говоря с ней, прибегал к формуле вежливости.
– В конце концов, чего вам это стоит? – добавил он. И, не ожидая согласия хозяйки, он намазал большой палец её руки чернилами и прижал его к пожелтевшей странице. Потом просыпал на неё щепотку золы, которая вспыхнула, едва коснувшись бумаги.
– Что вы делаете? – вскрикнула Маша, суя горящий палец в рот.
– За Наполеоном и Навуходоносором не мог не последовать и Иосиф Виссарионович. Не почувствовали его вкуса?... Или хотите, чтоб я вытащил на свет и маленького капрала?
Гость подул на папирус, загасив мелкие игривые язычки пламени, пытавшиеся распространиться на колонки цифр, и, свернув странный документ в трубку, сунул его в карман. Слова посетителя поселили в машиной душе отраву. Она заволновалась – не подписала ли она договор с Антихристом?
На небе сгущались тучи. Ветер нёс их, как снопы пшеницы, разбросанные по полю после жатвы. По двору распространился тяжелый запах жжёных перьев. Куры кукарекали, прячась в кустах смородины, окаймлявших садик. Остальные птицы тоже издавали самые разнообразные звуки, ища пристанища в сарае. Под сильными порывами ветра колокола церкви Успения жалостно зазвенели. Их перезвон, клочками эха, покатился по крышам домов. Аисты зачавкали своими длинными клювами, распуская широкие крылья, готовясь к полёту. Огромная стая ворон тёмными вихрями потекла с запада, кувыркаясь над улицами деревни, погруженными в странное молчание. Что-то тяжкое блуждало в воздухе. Ожидание. Конец.
– Пора, – повторил гость, целуя Машу в лоб в знак прощания и благодарности за гостеприимство.
Ветер поднял во дворе огромные клубы пыли, потряс окна и двери, загремел ими о стены.
– А вот и София Платоновна, – воскликнул Инопланетянин, широким жестом указывая на странное существо, возникшее возле них словно из-под земли.
Крысиха вытащила из своей кенгурячьей сумки пачку банкнот и протянула их Маше. Она появилась не одна, за ней следовала целая свита крысят в апостольских одеждах. А за ней – свежевыбритый и напомаженный – Ипполит Субботин.
– За пристанище, – уточнил Инопланетянин, делая ей знак не отказываться.
– Мне не надо, – сказала Маша, отступая на пару шагов.
– Берите, берите, – посоветовал Инопланетянин. – Кто его знает, какие времена вас ждут, – произнёс он чётко и торжественно, как предупреждение.
– А с остальными вашими телами как же будет? – спросила Маша, вспомнив рассказ Инопланетянина о том, что он прибыл сюда в шестидесяти девяти экземплярах.
– А, чуть не забыл, – сказал гость, распахивая калитку.
– Надеюсь, вы не оставите их нам здесь в наследство, – пошутила Маша, в то время как ветер, вырвав из её рук пачку денег, рассыпал их по двору.
– Я унесу с собой всё, что мне положено унести, – ответил пришелец из иных миров, бросая на Машу через плечо взгляд, который казался полным глубокого страдания и сожалений. – Не беспокойтесь, – добавил он с грустью. И, вытащив из своей крошечной дорожной сумки флейту, заиграл песню, такую заунывную, что всё, что было вокруг, живого или мёртвого, внезапно тронулось с места. Даже листья, травы и мертвецы в могилах не составили исключения.
– Вот, видишь, – сказал Ипполит, складывая колоду игральных карт многоцветным веером и подбрасывая их вверх. В воздухе карты вспыхнули и загорелись. Смешавшись с банкнотами, они кувыркались в воздухе. Хватая клювами, аисты переносили их с крыши на крышу, укладывали на трубы, на купола. Скоро вся деревня была охвачена пламенем.
Инопланетянин, в сопровождении своей странной свиты, двигался по улице, играя на флейте. Из каждого дома выходили его двойники и присоединялись к нему на ходу, постепенно складываясь в гармошку в его теле, с каждым шагом принимавшем всё более невиданные размеры.
Окутанная облаком дыма, Маша стояла посередине двора, следя за тем, как её гость, в сопровождении свиты, приближается к границе и исчезает вдали. В её животе, круглом, как тыква, полном формул, цифр, треугольников, шестиугольников и других абстракций, смешавшись козлиными рожками и дрыгая копытцами, новый Адам и новая Ева готовились выйти на свет, в новый мир...
Маша вздрогнула: блеянье старушки Евлампии предвещало наступление полдня. Один демон уходил, другим суждено было прибыть на его место.
Перевод Елены Логиновской
|
|