| |
Наш альманах - тоже чтиво. Его цель - объединение творческих и сомыслящих людей, готовых поделиться с читателем своими самыми сокровенными мыслями, чаяниями и убеждениями.
Выпуск седьмой
Изящная словесность
Слова, которые рождаются в сердце, доходят до сердца, а те, что рождаются на языке, не идут дальше ушей.
Аль-Хусри.
Пётр Ореховский
ПРОСТЫЕ ЛЮДИ
Геном кувшинки содержит на порядок больше элементов, чем геном человека; последний, оказывается, очень похож на геном крысы. Кто знает, как всё было: может, это деревья деградировали до человека, будучи гораздо более разумными, может, человек – тупиковая ветвь развития обезьяны (крысы?), может, что-то ещё. Одно несомненно – люди всему дают оценки, полагая, что они вправе это делать… договорился же один философ до того, что человек есть мера всех вещей. Смешно даже подумать, будто без человека вещи потеряют свою соразмерность… видите ли, этот философ полагал, что вещам мера без разницы. Вроде как природа у нас безразмерна. Конечно, конечно. Многие и сейчас так думают, но высказываться вслух побаиваются. Экология, знаете ли…
Если люди смотрят вот так на природу, то отчего бы им не смотреть точно так же и на других людей? Внизу, на нижней ступени развития, стоит простой человек. На вершине пирамиды эволюции – президент. Или не президент, а человек успешный и богатый. Сказал же один писатель, что богатые люди – не такие, как мы. И ответил ему другой писатель: конечно, они другие: у них больше денег.
Может, всё не так безнадёжно, думал Юрий Васильевич Сидоренко. Может, если найти простого человека, любящего жизнь, традиционные ценности, гетеросексуального… он просто обязан быть душевно чистым. Социальное развитие, которое началось с простого человека, потом пошло не туда, не в ту сторону. И вот вся наша система теперь такая, неправильная, и революции оттуда социалистические с капиталистическими реформами жилищно-коммунального хозяйства… всё оттого, что развитие у нас неправильное. Простые люди… они ближе к корням. И если всё начать сначала, может быть, появится новый шанс.
Юрий Васильевич был непростой человек. К сложным он себя тоже не относил, ибо имел средний денежный достаток… да, а живущие на ограниченные финансовые средства люди редко думают о себе сложно. Непредсказуемость и тяжесть мира их сильно озадачивают, над глобальными проблемами они часто ломают себе голову, но о себе редко думают как о рафинированных изощрённых натурах. Сидоренко в своё время пришлось переквалифицироваться из биолога в бухгалтера… впрочем, он не воспринимал это как большую потерю. Давнее его место работы в бактериологической лаборатории при местной клинике плохо оплачивалось, процедуры большинства анализов были рутинными, количество этих анализов и тестов – бесконечным… Юрий Васильевич не жалел, что ушёл. Переквалификация в бухгалтеры далась ему легко; иногда он даже недоумевал, отчего среди его коллег большинство – женщины. Противоположный пол, по его мнению, был неточен и неаккуратен; в сущности, женщины мало приспособлены к постоянной методической работе, которая требуется от бухгалтера. Такое его отношение к коллективу, в котором он был единственным мужчиной, создало ему репутацию зануды, хорошего работника и профессионала. Бухгалтерские дамы не рассматривали его как достойный объект своих посягательств и зачастую делились с ним своими домашними, а иногда, после посиделок на праздники, и интимными проблемами. В результате Сидоренко укреплялся в своём мнении о них, а они – в своём мнении о нём, и все были довольны.
А ведь они были кардинально неправы. Юрий Васильевич был очень даже страстный мужчина, и, кроме семьи, в которую он относил большую часть своей заработной платы, он время от времени имел романы. Влюблялся он сильно, и если ему отвечали взаимностью, то вскрывались совершенно неожиданные вещи. Юрий Васильевич дарил цветы и духи, читал стихи, становился чрезвычайно нежен, ласков и заботлив. Правда, продолжалось это, как правило, недолго: обычно дамы, которыми он так увлекался, принимали его отношение за решение порвать с семьёй… а это было ошибкой. Несмотря на все свои увлечения, Юрий Васильевич уходить из семьи не собирался. Дома он был деспотом, и его жена вполне разделяла взгляды коллег из бухгалтерии – хороший человек, но зануда. Воспоминания о бурном романе, приведшем к замужеству десять лет назад, становились всё бледнее…
Сидоренко же чувствовал себя дома вполне комфортно. Вероятно, при более лёгком характере он мог бы стать обычным ловеласом, но каждый раз он искренне раскаивался в своём новом увлечении, глубоко это переживал… и поэтому в очередной раз увлекался примерно через два года.
Жена Юрия Васильевича тоже была непростым человеком. Она работала библиотекарем, закончив в своё время институт культуры. Ей было тридцать три, Сидоренко – тридцать шесть, их дочери, которая много времени проводила с бабушками, десять лет. Нина Алексеевна Сидоренко остро чувствовала недостаток карманных денег… того, что выделял Юрий Васильевич на содержание семьи, хватало на еду, мебель, какую-то одежду… Одежда была именно «какой-то», на взгляд Нины Алексеевны. Кроме того, они почти никуда не ездили отдыхать в отпуск, проводя время на даче, где основное время уходило на уход за садово-огородными культурами, а общались в основном с родственниками. Изредка ей удавалось выбраться в театр или на концерт с подругами. И так проходили лучшие годы! Это было ужасно. Но Нина Алексеевна искренне уважала и ценила Юрия Васильевича… хотя ей иногда бывало так скучно, так скучно… Но периоды скуки, к счастью, не продолжались долго.
У неё всегда были долгосрочные цели в жизни. В шестнадцать лет она поняла, что ей надо будет выйти замуж, и шла к этому пять лет. Потом надо было родить ребенка, что получилось сравнительно быстро. Но одновременно с этим встала проблема квартиры, которую они смогли, наконец, построить, продав сидоренковскую комнату в коммуналке, считавшейся раньше семейным общежитием, и экономя на всём. Это заняло ещё семь лет. Потом квартиру надо было ремонтировать, приобретать мебель…
Новая цель появилась только в тридцать два года. Нина Алексеевна колебалась в выборе между рождением второго ребенка и приобретением автомобиля; они обсуждали этот вопрос с Юрием Васильевичем, который, впрочем, склонялся скорее к ребенку, но хотел, конечно же, и автомобиль. В конце концов, победила машина… они совсем недавно получили права, теперь можно было заняться покупкой. Вдобавок теперь всё так упростилось: банк давал кредит под зарплату Юрия Васильевича… и совсем недавно подержанная иномарка заняла место на платной автостоянке. Как оказалось, это потребовало других существенных ежемесячных расходов. И теперь встала цель приобретения гаража… а ещё надо было вернуть кредит банку.
Вот так напряжённо и шла жизнь семьи Сидоренко. Надо было много работать, чтобы приобрести самое необходимое, а потом нужно было сходить в отпуск, чтобы не было противно потом снова много работать… и постоянно семейство испытывало какие-то материальные затруднения. А тут раз в два года – душевная катастрофа главы семьи. И как минимум раз в квартал – депрессия у его жены. Да ещё и дочь угрожающе быстро приближалась к переходному возрасту, хотя пока Юрий Васильевич тихо восхищался её примерным поведением. У них в доме благодаря профессии Нины Алексеевны были книги, и дочь Настенька их читала, что отличало её от большинства своих дворовых и школьных подружек… Нет, размышлял Сидоренко, их нельзя было отнести к простым людям.
Людмила Николаевна Петрищева работала простым пекарем на хлебокомбинате, где Юрий Васильевич Сидоренко был заместителем главного бухгалтера. Молодая пергидрольная блондинка с карими глазами и хорошей фигурой постоянно привлекала внимание мужчин. Людмила Николаевна ничего не имела против, поэтому у неё был весьма широкий круг общения. Проблемой было то, что она развелась с мужем, однако продолжала жить с ним в одной квартире, причём бывший супруг её ревновал, требовал, чтобы Людмила Николаевна продолжала для него стирать и готовить… что, впрочем, она чаще всего исполняла. Разменивать их двухкомнатную муниципальную квартиру бывший не соглашался: максимум, что они могли за неё получить, это однокомнатную плюс комнату в общежитии. У них был сын Павел пяти лет, который оставался бы жить с матерью, поэтому однокомнатная квартира, очевидно, досталась бы Людмиле Николаевне…
В первые годы после рождения Павлика он много времени проводил у родителей Егора Александровича. Мать Людмилы Николаевны жила в деревне, и после развода оставлять сына вечером стало не с кем. Работа пекаря – это сменная работа, комбинат работал круглосуточно, поэтому Людмиле Николаевне приходилось договариваться с воспитателями в круглосуточном детском саду, который был один на весь город, – и доплачивать им за вечерние и ночные часы. Это требовало больших напряжений как её семейных финансов, так и личного времени: детский сад находился от её дома в семи автобусных остановках.
Бывший, Егор Александрович Петрищев, был в своё время смазливым юношей с развитой мускулатурой, однако работа в качестве одного из тренеров боксёрской юношеской спортивной школы закончилась переходом его в милиционеры, где его семейству и выделили двухкомнатную… а из милиционеров в частные охранники… откуда, в конце концов, его тоже уволили. Для того чтобы добиться этих увольнений, надо было очень постараться, но Егор Александрович, пожалуй, был чересчур простой человек даже по меркам Людмилы Николаевны. Теперь он перебивался случайными доходами, участвуя в экспедициях, которые организовывали то его настоящие милицейские, то – бывшие милицейские товарищи. Случайные доходы Егора Александровича были в несколько раз выше регулярной зарплаты Людмилы Николаевны, но он любил заходить в казино, рестораны, а иногда кроме спиртного в качестве особого знака внимания мог купить домой и продовольствие… К сожалению, при таких больших доходах ему никак не удавалось отложить деньги на покупку автомобиля, и он постоянно ездил на чужих по оформленной на него доверенности.
Егор Александрович сильно пил и получал от этого удовольствие. При росте в сто семьдесят пять сантиметров и весе около центнера выпить он мог много, а поскольку от природы был зол, то во время долгосрочного состояния легкого опьянения он мог подраться, поругаться и поломать какие-нибудь вещи. Поэтому друзья и подруги Людмилы Николаевны в их дом приходили редко. Сама же Людмила Николаевна или их Павлик, если произносили какие-то ключевые слова или, наоборот, долго молчали, могли тоже получить несколько ласковых тумаков или лещей по мягкому месту: сильно Егор Александрович их никогда не бил – жалел.
Квартира Петрищевых была не обременена книгами, компьютером или инструментами для домашних поделок. В комнате бывшего главы семейства стояли телевизор и видеомагнитофон; просмотр фильмов и телевизионных программ был основным развлечением их совместной семейной и постсемейной жизни. Однако попасть в комнату бывшего мужа бывало непросто: на дверях в комнаты после развода обеими половинами семьи были поставлены замки… К Егору Александровичу похаживали добрые российские женщины, которые полагали, что Людмила Николаевна вела разгульную жизнь, приведшую их семью к распаду, загубив тем самым красивого выдающегося мужчину. Во время своего пребывания в квартире они готовили и стирали Егору Александровичу… что радовало Людмилу Николаевну. Однако Павлик просился смотреть к отцу телевизор, а его в таких случаях пускали далеко не всегда. Что огорчало Людмилу Николаевну.
Собственный телевизор был первой целью Людмилы Николаевны Петрищевой, которую она поставила перед собой после развода. Однако прошёл год, а она так и не могла его купить. Как-то всё время находились более неотложные нужды: надо же было во что-то одеваться и посещать парикмахерскую. И иногда вечерами они смотрели с сыном маленький переносной чёрно-белый приёмник «Юность», выпущенный российской промышленностью ещё в советское время. Людмиле Николаевне его подарила более обеспеченная подруга.
Роман Юрия Васильевича и Людмилы Николаевны развивался медленно и неизбежно. На хлебокомбинате работало всего три сотни человек, поэтому все пробывшие здесь более года становились знакомы. Юрий Васильевич долго приглядывался к Людмиле Николаевне, потом несколько раз провожал после утренней смены домой, покупая для Павлика большие упаковки российского мороженого.
Людмила Николаевна поняла всё гораздо быстрее, чем Юрий Васильевич, несмотря на то, что её интимная жизнь была редкой, тайной и порой весьма её разочаровывала. Он был ей симпатичен, и она поощряла его ухаживания… как, впрочем, она поощряла ухаживания и некоего Игоря Сергеевича Иванихина, который работал слесарем-ремонтником в автохозяйстве комбината. Иванихин был хорошим слесарем, и в свободное время подрабатывал жестяными работами на ремонте частных автомобилей. Это приносило ему неплохой побочный доход, а поскольку ремонтом он занимался на своём рабочем месте, то делился заодно и со своим непосредственным начальством. Всех это устраивало. Людмила Николаевна находила, что у Игоря Сергеевича золотые руки, практическая сметка и хорошая зарплата: она не задавалась вопросом, отчего ремонтник получает зарплату выше, чем она, высококвалифицированный работник основного производства (Людмила Николаевна в своё время окончила техникум пищевой промышленности). Кроме того, он был едва ли не единственным, кто мог прийти к ней в квартиру: с Егором Александровичем Иванихин был знаком ещё до замужества Людмилы Николаевны. Петрищев его терпел: Игорь Сергеевич починил у них сантехнику, привёл в порядок электрические розетки и выключатели. Однако бывший муж не позволял Людмиле Николаевне и Иванихину оставаться наедине больше чем на пятнадцать минут… и всегда наливал автослесарю водки, заставляя пить до дна. Игорь Сергеевич понимал, что Егор Александрович может полезть в драку, покорно выпивал и старался уйти из квартиры, пока ещё держался на своих ногах.
Однажды Юрий Васильевич по каким-то надобностям зашёл в цех, где работала Людмила Николаевна. В пекарне было жарко, и женщины в белых, одетых на голое тело одеяниях сновали вокруг одетого в костюм и галстук Сидоренко. Он поздоровался с Людмилой Николаевной и пошёл в кабинет начальника цеха. И пока шёл, несколько раз оглянулся. Она ему улыбнулась.
Стоял конец сентября, Юрий Васильевич и Людмила Николаевна шли к детскому саду, чтобы забрать оттуда Павлика. Над головой их медленно падали редкие листья. Юрий Васильевич рассказывал идущей рядом молодой красивой женщине о технологических процессах приготовления спиртных напитков. Начал он с процесса солодования ячменя, постепенно перешёл к производству зерновых спиртов и водки, а также немного поговорил о процессах гидролиза и различии между этиловым и метиловым спиртами: удивительно, как нехватка трёх молекул может поменять свойства любимого народом продукта. Дорога была длинной, Людмила Николаевна слушала Сидоренко с внимательным и чуть усмешливым выражением лица. От спиртных напитков Юрий Васильевич неожиданно съехал на трудную судьбу насекомого по фамилии кошениль, поперхнулся, помялся и вдруг поцеловал Людмилу Николаевну.
После поцелуя Людмила Николаевна спокойно и пристально посмотрела в глаза Юрию Васильевичу, и тот, несколько волнуясь, сделал ей непристойное предложение. Оно было принято Людмилой Николаевной как заслуженная победа и улучшило ей настроение. Слово «непристойность» не входило в список её жизненных понятий. Они принялись деловито обсуждать возможности реализации возникшего совместного проекта: и ей, и ему трудно было выкроить время и организовать даже номер в гостинице – в их распоряжении могли оказаться только час-полтора после работы или не больше трёх-четырёх часов из выходных… оба они согласились, что это – серьёзная проблема.
Прошёл почти месяц до того момента, как непристойное предложение стало наконец реальностью… Юрий Васильевич вошёл в свой очередной двухлетний катастрофический вираж, а Людмила Николаевна вдруг обнаружила у себя неожиданные физиологические ощущения. Она и не подозревала о том, что секс может быть так долог и хорош… несмотря на это, она продолжала приходить к Иванихину в подсобку примерно раз в две-три недели. Это были быстрые пятнадцатиминутные случки, во время которых она думала о Сидоренко. Бывало, что она тихо плакала после окончания полового акта, утыкаясь в грудь Иванихину, за плечами которого на стене над топчаном висели полуголые грудастые красотки вместе с рекламой автомобиля «Форд». Игорь Сергеевич утешал её, думая о том, что бабы – дуры, с некоторой опаской ожидая предложений по созданию совместной ячейки общества. Он приготовил уже массу аргументов, почему, будучи разведённым, он не может жениться на Людмиле Николаевне. Он был хитрым, автослесарь Иванихин, он был многослойным и многосложным человеком.
Но Людмила Николаевна не хотела за него замуж. Иногда она брала у него деньги в долг; иногда, когда она этот долг возвращала, Иванихин отказывался у нее брать. И каждый из них после очередной встречи в подсобке говорил себе, что с этим нужно кончать. Но потом, через несколько дней, Игорь Сергеевич шёл в пекарню, подходил к Петрищевой и говорил, что хотел бы встретиться. И она не отказывала ему.
А Юрий Васильевич подарил Людмиле Николаевне цветной телевизор. Ему выплатили новогоднюю премию, которую он частично утаил от семейного бюджета, в магазине электроники была распродажа со скидкой, и телевизор доставили на квартиру Петрищевых. Павлик был счастлив… Приглашённый специально для этого Иванихин настроил программы, изображение и звук. Теперь можно было переключать их, пользуясь пультом управления и не вставая с дивана.
Длинные новогодние праздники не влияли на рабочий ритм комбината: людям нужен был свежий хлеб. Бухгалтерия отдыхала, и Людмила Николаевна не видела Сидоренко. Она тосковала по нему и даже сказала Игорю Сергеевичу, что не придёт к нему больше, чтобы он оставил свои дурацкие мысли насчёт неё. Иванихин ухмыльнулся: он был знаком по крайней мере ещё с двумя работниками комбината, которые утверждали, что имели Петрищеву в различных позициях, и радостно объявил Людмиле Николаевне на чистом матерном языке настоящее название её профессии, а также насколько он хорош для неё, а вдобавок – куда она сейчас пойдёт, и когда и каким способом к нему вернётся. Никуда ты от меня не денешься, объяснил Игорь Сергеевич, потому как такие, как ты, жить без вот этого не могут…
Людмила Николаевна расстроилась. Дома у неё происходили тоже… новогодние праздники: компании бывшего мужа сменяли одна другую. Однажды она проснулась среди ночи от ритмичных женских вскриков и стонов за стеной и даже испугалась, не бьёт ли муж свою очередную подругу, потом подумала, что возможно, там этим занимается не Егор Александрович, а потом подумала, что, возможно, это всё-таки он, но женщин там по крайней мере две… Вдруг она почувствовала поднимающееся ознобом по спине вожделение и одновременно поняла, что её сын тоже не спит. Желание сразу же оборвалось, по щекам потекли слёзы, за стеной стоны сменились довольным хихиканьем… Людмила Николаевна включила телевизор, по которому показывали смелую женщину Рипли, крушащую направо-налево нападающих Чужих… Павлик сразу же увлёкся зрелищем, а она в который раз почувствовала, что ненавидит своего бывшего мужа.
Время продолжало идти в неизвестном никому направлении, но люди думали, что они умеют его мерить, считая смену времён года… вот и закончился срок подачи годовых балансовых отчетов в налоговую инспекцию. Шёл апрель. На комбинате полностью переработали очередную партию муки, а новую пришлось закупать по новым ценам: пересмотр энерготарифов привёл к росту издержек хранения зерна на элеваторах… да и погода стояла совсем не весенняя, а в южных регионах плохо взошли озимые. Правительство объяснило президенту, насколько стал лучше жить народ, а президент объявил об этом народу. Комбинат увеличил цену на свою продукцию, а вот мясо не выросло в цене совсем, как и бананы. Россиянам надо оптимизировать структуру питания и меньше есть мучного, размышлял Юрий Васильевич, отдыхая после составления годового балансового и первого квартального отчётов, вон у нас сколько толстых, скоро на американцев будем похожи.
Сидоренко часто думал о Людмиле Николаевне: в период празднования российской страной праздника мужчин в феврале и праздника женщин в марте им удалось провести вместе почти восемнадцать часов на квартире приятеля Юрия Васильевича, уехавшего в командировку. Павлика после двадцать третьего февраля Петрищева увезла к своим родителям в деревню: Егор Александрович после Нового года был сравнительно трезв едва ли два-три дня и вёл себя всё безобразней.
Это была всего лишь их четвёртая близость за полгода… В эти восемнадцать часов, проведённых вместе, они были счастливы: каждый из них нашёл в партнёре свой идеальный образ и влюбился в него. Реальные личности Юрия Васильевича и Людмилы Николаевны никак не соотносились с этими представлениями: они не то что противоречили им, просто были совсем другими. Но у них не было ни времени, ни желания разбираться…
Людмила Николаевна всё крепче привязывала к себе Юрия Васильевича, совсем не понимая этого. Она боялась, что каждая их встреча будет последней, что она сморозит какую-нибудь глупость; она знала о, в общем, счастливом браке Сидоренко и даже как-то раз видела его жену Нину Алексеевну, заехавшую забрать Юрия Васильевича с комбината после работы, в то время как она шла на вечернюю смену… Петрищева не думала о том, что многие женщины на её месте попытались бы женить Сидоренко на себе: точно так же, как она отчётливо представляла себе все возможные обстоятельства совместной жизни с Иванихиным, точно так же она абсолютно не понимала, как они могли бы жить вместе с Сидоренко. Бухгалтерия казалось ей другим, нематериальным и очень сложным миром, занудные рассуждения Юрия Васильевича о каких-либо технических подробностях тех или иных процессов наполняли её голову приятным розовым туманом: Юрий Васильевич произносил множество слов, большая часть из которых были ей непонятны, однако они были чем угодно, только не ругательствами. И – о ней заботились, ей дарили цветы и милые дамские вещицы, а Павлику – игрушки. Нет, Людмила Николаевна не любила Юрия Васильевича в обычном смысле этого слова. Она его обожала и боялась.
К Иванихину она больше не приходила… тем более что у него уже были новые пассии; собственно, они соседствовали с обществом Людмилы Николаевны и раньше. Она стала много думать о своей жизни и о том, что нужно как-то устраиваться… а для этого нужно было всё-таки разменивать квартиру или искать нового поклонника с квартирой. Ни на то, ни на другое у Петрищевой не было ни сил, ни времени. Сидоренко сыграл с ней злую шутку: своим существованием в её жизни он вдруг прояснил Людмиле Николаевне убогость ситуации, в которой она оказалась. Она, которая раньше на всё могла махнуть рукой, подкинуть сына подругам и выпить в весёлой мужской компании, не зная, в чьей постели завтра проснётся, она стала страдать от чего-то. Чего? Она не смогла бы объяснить.
Это всё пошло на пользу её внешности: она сильно похудела, лицо слегка заострилось; впалые щёки сделали глаза загадочными и гораздо более выразительными. Ей повысили зарплату и сделали бригадиром: собственные трудности Людмилы Николаевны сделали её беспристрастной и одновременно понимающей проблемы других, что особенно ценилось почти на сто процентов женским коллективом пекарни. С точки зрения рабочей мужской части комбината, Петрищева истаскалась и облезла, с точки зрения её подруг и таких мужчин, как Сидоренко, Людмила Николаевна истончилась и в ней стала чувствоваться порода. Юрий Васильевич теперь стал чаще пользоваться машиной: он старался подвезти её и Павлика до детсада или, наоборот, отвезти её с работы… Но всё равно это происходило редко, он хотел её видеть чаще… это было невозможно.
Юрия Васильевича поражало то, что Людмила Николаевна не строит планов совместной жизни с ним, не настаивает на их встречах, не просит его ни о чём при очевидной взаимности их чувств. Необязательность и хрупкость его нового романа удерживали Сидоренко от мыслей о том, что же будет дальше, – этот вопрос являлся ключевым в его прошлых увлечениях и, в конце концов, отравлял их. Здесь же он оказывался полным хозяином положения: он мог позвонить Людмиле Николаевне домой или зайти к ней в цех, а мог не делать этого. Людмила Николаевна никогда не звонила ему в бухгалтерию или в квартиру, если он специально этого не просил; не подстерегала на обычных маршрутах его городских передвижений… Он мог закрыть глаза и представить, что её нет в этом мире… и что её существование полностью зависит от него. Что ж, так оно и было, и тем сильнее душевный комфорт Юрия Васильевича зависел от присутствия светлого образа пекаря Петрищевой в уголке его души.
Юрий Васильевич вообще очень ценил комфорт. Он создавал его в своей квартире долго и упорно, и Нина Алексеевна очень помогала ему в этом. Мало того, что она занималась обстановкой квартиры, но она приносила в дом книжные новинки, которые Сидоренко любил читать. Они вместе смотрели видеофильмы, обустраивали дачу, тёща и свекровь, что случается нечасто, были очень дружны и заходили к ним в гости. У Нины Алексеевны, кроме того, были два родных брата и несметное количество кузенов и кузин, которые образовывали вместе заметный клан в городе. Собственно, и в бухгалтерию хлебокомбината его устроили при посредничестве одного из родственников Нины Алексеевны, где он быстро продвинулся до уровня заместителя, а теперь, того и гляди, его сделают финансовым директором комбината.
Прошлые романы Юрия Васильевича не прошли уж совсем незамеченными Ниной Алексеевной. Они развивались в медицинско-врачебной среде, и возлюбленные Сидоренко тоже стремились к комфорту, которого Юрий Васильевич предоставить им не мог. Нина Алексеевна, несмотря на усталость после библиотечного дня, старалась окружить его вниманием и заботой – и Юрий Васильевич чувствовал себя постоянно виноватым перед ней. Роман же Сидоренко с Петрищевой Нина Алексеевна проморгала: жизнь их становилась постепенно более сытой; к весне они должны были достроить гараж, к Новому году – рассчитаться с банком за машину… и Нина Алексеевна начала мечтать о поездках за рубеж. Она хотела, как все порядочные люди, на Канарские острова… Тенерифе… но начать можно было и с Турции. Не всё же ездить летом на дачу… с родственниками.
Тем не менее, Юрий Васильевич волновался за Людмилу Николаевну. Проявлялось это в том, что он незаметно для себя начал её ревновать. Дружба заместителя главного бухгалтера и бригадира пекарей не оставалась совсем незамеченной коллегами по комбинату. Альянс правильного зануды, каким считался Сидоренко, и доброй, но разбитной бывшей жены известного в городе рэкетира рассматривался коллективом по большей части как загадка природы, по типу бывшей социалистической перековки. Женщины считали, что Юрий Васильевич оказывает на Петрищеву положительное влияние. Мужчины же считали, что бедолага бухгалтер хочет залезть к сексапильной барышне под юбку, но не знает, как это делается. Мужчины-то и беспокоили Сидоренко: он полагал, что если Людмила Николаевна кем-то увлечётся, то… он не знал, что и делать. Претензии женатого мужчины к изменам своей любовницы всегда смешны… у него от этих дилемм начинала болеть голова. «Наверное, рожки лезут», – утешал он себя.
Егор Александрович Петрищев в апреле, во время Великого поста, пришёл в себя. Деньги у него кончились совсем, и он, ничтоже сумняшеся, стал пользоваться холодильником своей бывшей супруги для насущного пропитания. Кроме того, он бродил целыми днями по городу, заходя в разные места, однако никаких занятий ему не предлагали, а действовать в одиночку он не умел.
Людмиле Николаевне надоело, приходя домой с малолетним сыном, которого ей привезла мать из деревни после окончания запоя Петрищева («у меня тут огород обиходить надо, корова отелилась… проживёте как-нибудь»), обнаруживать опустевший холодильник, и она попробовала поговорить с Егором Александровичем о перспективах жизни будущей и проблемах жизни текущей. Петрищев с радостью согласился это сделать, поскольку в своих блужданиях по городу натыкался на упрямое молчание своих приятелей и разговаривать ему было не с кем. Кроме того, уже неделя как он занимался в тренажерном зале восстановлением подорванного здоровья, так что организм его болел, пытаясь приобрести менее расплывчатые очертания.
В ответ на кроткий упрёк в недостаче продовольствия Людмила Николаевна узнала о трудной жизни бывшего российского боксёра Петрищева. Оказывается, бокс – это очень тяжёлый вид спорта, ибо в нём всё время бьют, и по большей части – по голове; а каждый удар – это микросотрясение мозга. И что этим нужно начинать заниматься, по крайней мере, после шестнадцати лет, как это делают кубинцы, а не так, как наши, в том числе и он, Петрищев, – с двенадцати. Неимоверные лишения и страдания, которые он перенёс, занимаясь этим страшным спортом, были понесены им для того, чтобы создать нормальную семью, дом, работу и жить счастливо. Но попалась ему красивая женщина, которая использовала его лучшие годы, здоровье, чтобы покупать себе наряды, косметику, шляться по кабакам и играть на рулетке (тут Петрищев не соврал, однажды он брал с собой Людмилу Николаевну в казино: это было ещё до рождения Павлика). Он старался зарабатывать больше, бросил спорт, и что? она, после того как получила от него прекрасного здорового сына, стала регулярно отказывать ему в интимной близости, а потом и вовсе потребовала развода! а он пошёл на это, что же, пусть оценит его, и всё ждёт, пока она к нему вернётся… а она всё шляется по мужикам, истаскалась совсем, о сыне совсем не думает, а теперь попрекает его куском хлеба! а ведь живёт под его кровом и защитой, сколько он в дом продуктов приносил, и где они…
Дальше пошло совсем непечатное и длинное эссе о драных кошках, которое Петрищев произносил несколько монотонно, ворвавшись на пятках отступающего собеседника в лице своей бывшей жены в её комнату… сын спрятался от него за стул, а Людмила Николаевна попыталась развернуться и не пустить Егора Александровича дальше. Он нанёс ей точно рассчитанный апперкот в солнечное сплетение и, после того как она скрючилась и задохнулась от боли, схватил её за волосы, разогнул, поднеся лицо Людмилы Николаевны к своему, и сказал: «Был зайчик белый и пушистый, стал седой и лохматый… помни, чьё мясо ела». Если бы он отпустил волосы, голова Людмилы Николаевны точно ударилась бы о ручку дивана, но он подхватил её под колени и бережно, мягко уложил. Она тут же, как пружинка, опять свернулась в клубок на диване, хватая воздух ртом, а Петрищев оглядел комнату и констатировал: «Хорошо живёшь, телевизор купила, а из-за колбасы с соком такие скандалы!», посмотрел на сына, улыбнулся ему и вышел.
К концу апреля в жизни Егора Александровича наметились перемены. Он похудел на двенадцать килограмм, вернул себе координацию движений и постригся до модной причёски небритого колобка, став опять неотразимым для женщин. С ним начали снова разговаривать деловые люди, и он часто отсутствовал в квартире, где Людмила Николаевна навела чистоту и распаковала после зимы окна на кухне и в своей комнате. Она более не пыталась выяснять, на каком основании её бывший муж пользуется её холодильником, и уж тем более не пыталась реализовать первоначально возникший план переноса холодильника к себе в комнату.
На майских праздниках Сидоренко сравнительно быстро, с помощью трактора и родственников, посадил картошку на участке неподалеку от дачи и смог выбраться на свидание с Людмилой Николаевной. Жена с Настей были на даче вместе с тёщей и свекровью, Павлика удалось пристроить к подруге, у которой тоже был сын такого же возраста, и они устроились на ночь в квартире Юрия Васильевича. В середине ночи Людмила Николаевна рассказала про эпизод своей жизни с холодильником и спросила совета у Сидоренко, что можно сделать в такой ситуации.
Юрий Васильевич был очень озадачен. Его логика подсказывала, что Людмиле Николаевне нужно съезжать с этой квартиры. Но он прекрасно знал заработок бригадира пекарей, рассчитываемый в его бухгалтерии, и понимал, что в этом случае больше половины денег Людмилы Николаевны будет уходить в качестве платы за аренду, а ведь надо ещё платить и за коммунальные услуги… и телефон… и чем-то кормить Павлика. Да и уступать Егору Александровичу казалось неправильным: ведь кто он такой? почему вот Юрий Васильевич не может себя так вести с Ниной Алексеевной, а он – может? Он порассуждал вслух, произнося варианты решения проблемы Людмилы Николаевны, которые казались очень убедительными, пока он их проговаривал, и которые сразу же становились сомнительными, когда она начинала о них думать.
Но думать ей о них сейчас не хотелось… она просто наслаждалась редкими часами покоя, вместо того чтобы анализировать рассуждения Юрия Васильевича. Что-то в них царапало её, но она старалась не замечать этого занозливого предмета. Сидоренко же произнёс ещё пару спокойных умных фраз, где окончательно решались все проблемы одиноких разведённых матерей, которым полагались алименты… Он выстроил логичный и оформленный нормативными актами мир, где Петрищеву защищали суд и милиция, и где он выступал путеводителем в правовом государстве… хотя и не защищая Людмилу Николаевну, но – тем не менее! – решая её проблемы…
За окном в тёплом воздухе цвели яблони. Они часто цветут на девятое мая.
Егор Александрович в этот раз устроился очень хорошо. Он сопровождал цистерны с осетинским спиртом, поступавшие на местный ликёроводочный завод. На цистернах была страшная надпись «Метанол-яд!», они были оранжевого цвета и, конечно, перевозили топливо для местной базы гоночных катеров и материалы для местного завода пластических масс. И содержимое каждой третьей цистерны действительно соответствовало надписи на борту. Бывало, что Петрищеву и самому приходилось рулить, бывало, что он ехал рядом с одним из шофёров, посверкивая золотым зубом, выглядывающим из недоброй улыбки… Жизнь стала налаживаться. Как-то он даже дал «на мелкие расходы» Людмиле Николаевне две её месячные заработные платы, после того как она и Павлик съездили с ним пообедать в местный семейный ресторан для солидных… и свозил их на водные гонки. Предварительно они зашли в магазин детской одежды, и Егор Александрович одел и обул Павлика во всё новое. Людмила Николаевна была потрясена до глубины души: это случилось впервые за всё их совместное, вблизи друг друга существование. Но Егор Александрович Петрищев вовсе не был жадным человеком. Просто ему вечно не хватало денег.
Семейные отношения Петрищевых не возобновились. Стоило Егору Александровичу взять Людмилу Николаевну под руку, как всё её тело вытягивалось в струну, и она слегка прикусывала губу, чтобы не дёрнуться. И в их квартире снова стали появляться женщины, презрительно поглядывавшие на Людмилу Николаевну и жалевшие Егора Александровича и Павлика.
Семья Сидоренко вернулась из Турции. Наступил август, и там стало жарко. Они ходили по городу, загорелые; Нина Алексеевна очень похорошела и слегка поправилась; Настя, как и боялся Юрий Васильевич, стала время от времени говорить колкости… Его самого, наконец, назначили финансовым директором.
В августе им опять удалось встретиться с Петрищевой… они занимались сексом и не разговаривали о семейных проблемах.
В сентябре Павлик пошёл в школу в подготовительный класс. Ему исполнилось шесть лет. Людмила Николаевна старалась помочь ему научиться читать и писать… и в результате стала больше читать сама, найдя в этом неожиданное удовольствие.
Сезонное августовско-сентябрьское обострение борьбы с незаконным оборотом спирта привело к сокращению доходов и поездок Петрищева… он часто сидел дома, заскучал и запил.
Юрий Васильевич, работая финансовым директором, начал по-другому рассматривать денежные потоки… и увидел возможности диверсификации бизнеса хозяев комбината. Он готовил доклад, который должен был бы произвести на них сильное впечатление, не виделся с Людмилой Николаевной больше месяца, поэтому узнал, что Егор Александрович Петрищев умер, отравившись метиловым спиртом, только на ноябрьские праздники, месяц спустя после похорон.
На комбинате живо обсуждали проблему: был ли это несчастный случай, или Людмила Николаевна отравила своего мужа. Как оказалось, было возбуждено уголовное дело, с Петрищевой взяли подписку о невыезде. Мнения сослуживцев разделились неожиданным образом: женский персонал, знавший некоторые подробности личной жизни Людмилы Николаевны, был убеждён, что отравила именно она… и правильно сделала. Мужчины сомневались, но те из них, которые соглашались с женщинами, считали, что Петрищеву надо гнать с комбината поганой метлой: не дело отравителю работать в пищевой промышленности. В общественном мнении перевешивала версия о том, что Людмила Николаевна – убийца, но все дружно согласились выделить общественного защитника, писали в суд хорошие характеристики, а женщины из бригады Петрищевой проявили инициативу и собрали деньги на адвоката… как ни странно, все были едины в желании того, чтобы преступница не понесла заслуженного по закону наказания.
Милиция же отдавала своему бывшему работнику последний долг. Оперуполномоченные рыли землю, хотя и так всё было очевидно: мотив, возможности, механизм совершения преступления… не хватало только отпечатков пальцев Петрищевой на бутылке «Столичной», в которой был метанол… и не могли выяснить, где она смогла его достать. Тем не менее, в милиции её не били. Избили её уже бывшие милиционеры, ставшие ныне частными охранниками и детективами, а заодно забрали из комнаты Петрищева все деньги, которые там были… они считали, что там их должно было быть гораздо больше и что Людмила Николаевна их куда-то перепрятала.
Адвокат приехал из Петербурга; им оказалась сравнительно молодая женщина, которая произвела на пекарей весьма слабое первое впечатление. Однако она оказалась достаточно грамотной и настойчивой, что выразилось в том, что Петрищева обратилась в больницу вместе с адвокатом, кровоподтеки на её теле были зафиксированы… они отсутствовали только на лице, шее, предплечьях и ногах… Кроме того, она заставила подать заявление о налёте на квартиру Петрищевых и срыве пломбы с комнаты её бывшего мужа в милицию, проследив, чтобы его зарегистрировали…
О всех действиях адвоката немедленно становилось известно в городе. Юрий Васильевич очень переживал за Людмилу Николаевну… и принадлежал к меньшинству, полагавшему, что на убийство у неё не хватило бы пороху. Одновременно его доклад был принят хозяевами здешней хлебной жизни весьма благосклонно, и ему повысили жалованье. Теперь, кроме его постоянной работы на комбинате, он стал курировать создание и работу мини-пекарен-кондитерских, которые принадлежали сразу трём юридическим лицам. Юрий Васильевич сильно уставал, да ещё и волнения за Людмилу Николаевну… и пожелания жены встретить Новый год за рубежом… Он попал в небольшую аварию, задев при обгоне восьмую модель «жигулей». Пришлось расплачиваться и ремонтироваться.
Жестяные работы на его автомобиле выполнял Иванихин. Придя вечером забирать семейную «Ауди», Сидоренко неожиданно услышал, что это хорошо, что его сейчас давно не видят вместе с Петрищевой, что эта стерва наверняка бы отравила ему жизнь, как вот, например, поступила она с ним, Иванихиным; а то ведь каждую неделю без её прихода не обходилось… бегала за ним липучкой…
Сидоренко взволновался и захотел узнать, когда это с ними происходило. В ответ он услышал неприятный для себя факт, что происходило это у Иванихина с Петрищевой и до, и после того, как Юрий Васильевич и Людмила Николаевна стали близки.
Игорь Сергеевич наслаждался бледным видом финансового директора, но старался не перебарщивать: его богатое воображение могло сослужить плохую службу; он боялся, что этот рохля может решить, что его специально обманывают. И Иванихин старался держаться возможно более искренне, ибо что может сильнее объединять людей, как половая и возрастная солидарность… перед подлостью противоположного пола мы все равны, а благородство никогда не делится поровну, так не лучше ли доказать, что и благородства-то никакого нет? Так мы станем гораздо ближе друг к другу…
И Игорь Сергеевич добил Юрия Васильевича. Он не стал рассказывать про топчанные диспозиции, но назвал ещё пару мужчин, с которыми «она, эта шлюха, путалась», а также добавил, что метанол-то для отравы мужа она забрала у него наверняка… Сидоренко был так оглушён, что даже не подумал спросить, а зачем автослесарю нужен был метиловый спирт? Он кое-как постарался избежать новой аварии и с трудом доехал домой, к такой простой и понятной Нине Алексеевне, к своей стремительно взрослеющей и разговаривающей на смеси английского с русским дочери Насте… Людмила Николаевна, которая всё это время не выходила у него из головы, оказалась Мессалиной, нимфоманкой с холодной головой, которая, подобно красивым американским девушкам, изобретательно готовящим убийство своих мужей в каждом четвёртом триллере (в каждом третьем – мужья готовят убийства своих жён… о, как устроен мир! неужели это до нас докатилось…), он даже вспомнил о том, как подробно он объяснял Людмиле Николаевне по ходу сентябрьской прогулки свойства метанола…
…Адвокат, однако, спросила Иванихина, а где тот взял метанол и для каких целей он его использовал… Игорь Сергеевич, не будучи настолько предусмотрительным, сказал, что он чистил им детали двигателей, а про источник придумал, что в гараж его принёс кто-то давно, целую канистру, он уже и не помнит, кто именно. Адвокат вдруг придралась к этим убедительным аргументам, заставив Иванихина ответить, что обычно при чистке автомобильных деталей он всё же применял бензин и что на хлебокомбинате метанол ни для чего не применяется… потом выяснилось, что она знает (а следом узнал и зал суда), что Людмила Николаевна была в интимных отношениях с Игорем Сергеевичем и что она была инициатором разрыва этих отношений, что с удовольствием подтвердила одна из работниц бригады Петрищевой («всегда ко мне придиралась, мымра», – подумал обозлённый неожиданным для него оборотом дела Иванихин).
Суд продолжался две недели. Молодая дама-адвокат не смогла запятнать честное имя Петрищева доказательствами его причастности к вымогательствам и производству палёной водки, да и не пыталась это сделать: это бы многих разозлило. Однако она показала неожиданную вещь: по официальным документам получалось, что Людмила Николаевна получала зарплату значительно более высокую, чем её муж, который, тем не менее, позволял себе весьма дорогостоящие развлечения…
Тем не менее, прокурор доказывал, что Петрищева пыталась завладеть квартирой… и поскольку теперь в ней проживает разнополая семья, ей это удалось… таков был глубокий преступный замысел. Опровергнуть эти доводы адвокату так и не удалось. Но Петрищеву оправдали… за недостатком доказательств вины.
Людмила Николаевна всё это время продолжала работать на хлебокомбинате. К ней приехала мать, с которой они практически не разговаривали, но которая могла оставаться с Павликом после уроков. Крашеные пергидролем волосы Людмилы Николаевны отросли, оказавшись тёмно-русыми, она мало пользовалась косметикой, худоба и неистребимо свежий, с постоянным румянцем, цвет лица приводили к тому, что в её двадцать семь люди принимали её за выпускницу старших классов. Смущало только слишком дерзкое выражение глаз. После суда она многим осталась должна, гонорары адвокату были равны её зарплате примерно за семь-восемь месяцев работы.
До Юрия Васильевича постепенно дошли слухи, что Петрищева регулярно выпивает, что это началось ещё до суда, что она делает это в одиночку и что она уже пару раз отпрашивалась с работы, меняя смены… Сидоренко влекло к Людмиле Николаевне, но он стойко держался, считая, что эта женщина не стоила тех больших и светлых чувств, которые он к ней испытывал. Что она сейчас свободна и вполне может найти себе мужчину по своему вкусу и складу характера. Что вообще деревенское происхождение и средне-техническое образование располагают к распущенности.
Но тихое домашнее пьянство Людмилы Николаевны не входило в представления о её будущей счастливой жизни со здоровым самцом-производителем, которые нарисовал себе Юрий Васильевич. Он позвонил ей домой и по её голосу понял, что слухи были не лишены основания. Петрищева была навеселе и его сначала не узнала. После того как он назвался, она спросила его, что же он теперь хочет. Его задело это «теперь», он начал было её воспитывать и объяснять её неправильное поведение, но она, чего с ней не бывало раньше, перебила его, сказав, что сейчас не может с ним говорить, и попросила о встрече. Юрий Васильевич холодным голосом пригласил её в городской парк. Она сказала, что может не раньше чем через три дня. Через три дня не мог он… и они договорились встретиться в пятницу вечером.
Была середина октября, и листья уже облетели, но до первого снега было далеко. После дождей несколько дней стояла ясная теплая погода… казалось, вот-вот вернётся лето. Петрищева, пришедшая на встречу, была бледна как мел… она опять обесцветила волосы и накрасила губы тёмной помадой… Юрий Васильевич вглядывался в это лицо, ему казалось, что его засасывает какая-то страшная воронка, ему было приятно и страшно это ощущение… при этом он продолжал говорить себе, что он ненавидит эту женщину, не ставшую уголовницей за недостатком доказательств... Он стал упрекать её за Иванихина… она согласилась с ним, что это было нехорошо с её стороны. Она упрекнула его, что она никогда не знала, а будет ли следующая их встреча… и ей очень тяжело жить совсем без надежды… он согласился, что это тоже было нехорошо с его стороны. Они выяснили, что оба хотят прямо сейчас оказаться в одной постели, и поехали в гостиницу, благо их город был большой и гостиниц в нём было много. Они остались в ней до утра… В полночь Сидоренко звонил домой из номера и что-то врал Нине Алексеевне.
В два часа ночи с Людмилой Николаевной случилась длительная двадцатиминутная истерика. Она билась, зажав зубами одеяло, по щекам текли слёзы, она то прижималась к груди Юрия Васильевича, то вдруг начинала отталкивать его, царапаться и пинаться. Сидоренко казалось, что это продолжалось целую вечность и что они перебудили весь гостиничный этаж… но им только пару раз постучали в стену. Когда Людмила Николаевна пришла в себя, она рассказала Сидоренко, что он пропал, она не знала, как быть дальше… и выпивала всё чаще… самый дешёвый алкоголь в России – это водка… и она регулярно принимала его уже с июля, уложив Павлика спать. Хватало ей тридцати грамм… и тогда она тоже могла спокойно заснуть. Пила она в основном «Столичную», когда же запил и Егор Александрович, то иногда она пользовалась его запасами, полагая, что при его дозах он ничего не заметит. Несколько раз они выпивали вместе… однажды он напоил её и на её глазах был с другой женщиной, интересуясь, что же не устраивает её в том, как он это делает… и она не могла уйти… ей было весело… В другой раз он опять напоил её и хотел сделать это с ней, но она отказалась… а Егора Александровича можно обвинять в чём угодно, но только не в изнасиловании… и тогда он, видимо, и оставил ей в холодильнике бутылку «Столичной» с метанолом, но она пыталась неделю не пить, для чего брала дни в счёт отпуска, ездила с Павликом в деревню, мать водила её к местной бабке и в церковь, а когда она приехала, он был с трёхдневной щетиной и мёртвый не более четырёх часов… а холодильник был пустой, и в его комнате стояли бутылки, валялись использованные презервативы, и вся квартира пропахла блевотиной.
«Ведь ты будешь со мной? Ты же меня не бросишь?» – спрашивала Юрия Васильевича Людмила Николаевна, отвлекаясь от своего сбивчивого рассказа и, если Сидоренко задерживался с ответом, начинала дрожать всем телом… всё у них в ту ночь было по-другому, без того счастья, которое они испытывали, решив, что только что нашли друг друга… Но Юрию Васильевичу было жалко и страшно за Людмилу Николаевну и одновременно хотелось быть от неё подальше, он вдруг подумал, что сам он никогда не испытывал такого чувства к женщине… и пить от безысходности глупо, тем более, когда ты несёшь ответственность за своего сына… и много ещё чего в ту ночь думал Юрий Васильевич, а Людмиле Николаевне было не до мыслей… она сказала Сидоренко в ту ночь гораздо больше слов, чем за все их предыдущие встречи.
Последствия этой ночи доставили Юрию Васильевичу массу неприятностей. Нина Алексеевна неоднократно выясняла с ним по этому поводу отношения, но неожиданно он проявил твёрдость. Сидоренко захотелось добрых дел, и он помог Людмиле Николаевне деньгами… Несмотря на все неприятности, Юрий Васильевич потом ещё почти год встречался с Людмилой Николаевной, пока их роман полностью не исчерпал себя: до Петрищевой вдруг дошло, что он не любит и боится её. К тому времени она уже немного поправилась, на щеках её играл естественный, а не водочный румянец, и за ней уже опять стали ухаживать мужчины, пытаясь познакомиться на улице, в магазинах и транспорте… и она перестала отказываться от новых знакомств. Она долго выбирала и, наконец, выбрала полностью положительного строительного мастера, который был старше её на десять лет, разведён, но чадолюбив и непьющ. Прописывать его в своей квартире она не стала, как он ни настаивал на этом, и через два года родила от него девочку. Она очень уважает своего второго мужа, который многое делает по дому, приносит деньги, оставшиеся после выплаты алиментов, Людмиле Николаевне, а также отдаёт ей полученные от клиентов, которым он ремонтирует квартиры, левые заработки. Она всегда улыбчива и приветлива и создаёт в доме покой и комфорт… оба они теперь потихоньку собирают деньги на автомобиль, чтобы можно было спокойно ездить к матери Людмилы Николаевны с детьми в деревню. Это – новая задача, которую поставила Людмила Николаевна, и, когда она выйдет из декрета, она, несомненно, будет быстро решена…
Юрий Васильевич и Нина Алексеевна полностью помирились… следующим летом они были на Тенерифе, после чего Нина Алексеевна сказала, что она теперь всё видела, и они начали строить загородный дом, для чего заложили свою городскую квартиру… и взяли новый большой кредит. Юрий Васильевич много получает, им очень довольны хозяева, он теперь часто рассуждает о государственных финансах, всё понимает в макроэкономической политике и считает, что лучшие бухгалтеры получаются из врачей и химиков; экономисты не имеют необходимого уровня подготовки… на все эти темы он рассуждает подолгу, и окружающие слушают его с почтительным вниманием. Нина Алексеевна мечтает о камине и готовится стать матерью: скорее всего, достройка дома и рождение второго ребёнка произойдут почти одновременно. Настенька, в преддверии переезда за город, взяла щенка добермана, из которого вырос здоровенный пёс. Он слушается женщин Сидоренко, сам же хозяин его побаивается, но думает, что с псом дома уютней.
Иванихин ушёл с комбината, став совладельцем авторемонтной мастерской. Дела его не очень хороши, он работает по десять часов в день, но ленивые помощники, жадный партнёр и государственные налоги ужасно его раздражают. В мастерской поменялась уже третья молодая женщина – главный бухгалтер. Все они оказывались в постели Игоря Сергеевича… а потом он с удивлением обнаруживал, что деньги в кассе по его расчётам и по бухгалтерии получаются совсем разные…
Иногда Юрий Васильевич вспоминает о Людмиле Николаевне и метиловом спирте. Сейчас, по прошествии времени, ему кажется, что она всех, включая его, обманула. Посмаковав эту мысль, он приходит к выводу, что в России практически нет простых людей, и особенно их нет среди рабочих и крестьян… их способы выживания требуют исключительной сноровки и приспособляемости. Юрий Васильевич склоняется к тому, что на самом деле простой и неиспорченный человек – это он сам, но таких, как он, в России слишком мало…
Он не жалеет о романе с Петрищевой и, может быть, впервые не ощущает себя виноватым перед своей семьёй. Людмила Николаевна подарила ему неожиданную уверенность в себе. Он понял, что может быть привлекателен сам по себе, и есть женщины, которые примут его таким, как есть, не претендуя на создание семьи и роль новой Нины Алексеевны. Очередные два года катастрофической спирали давно истекли, сейчас они встречаются с его старой знакомой по клинике, которая ушла оттуда на вольные хлеба и организовала процветающий косметический салон. В этот салон стала ходить его жена… и врачебное знакомство возобновилось. У Юрия Васильевича очень гармоничные отношения с хозяйкой салона: они одного возраста и часто говорят о бизнесе и фармацевтике… вдобавок в салоне всё очень удобно устроено…
Правда, в последнее время его часто вызывал к себе собственник хлебокомбината, и там, в приёмной, он познакомился с одной его советницей, которой всего двадцать пять лет, она специалист по PR, у неё прекрасная фигура, тёмные глаза и она платиновая блондинка. Она уже пару раз звонила ему на комбинат, и в субботу днём они договорились встретиться в городском парке… но это, как отлично понимает теперь Юрий Васильевич, будет уже совсем другая история об очень непростых людях.
Обнинск, июнь 2003
|
|